В Индии женщины, когда собираются куда-нибудь ехать, всегда забирают с собой все свои украшения.
Парсийка вся сверкала золотом и самоцветами: серьги в виде колец, множество разнообразных браслетов, ожерелье, усыпанное рубинами и бриллиантами, а также несколько колец на тонких, как у пианистки, пальцах.
Парсов легко было узнать. Эти последователи пророка Заратустры были потомками персов, которые эмигрировали в Индию, спасаясь от религиозного гонения мусульман.
Многие из них сумели разбогатеть и жили главным образом в Бомбее. Англичане там даже жаловались, что парсы владеют таким количеством особняков, что соперничать с ними невозможно.
У парсийки было много чемоданов, и когда поезд тронулся, она попыталась установить их на полке понадежнее. Вставая на скамью, чтобы дотянуться до багажа, она случайно наступила на край своего сари и порвала его.
Услышав досадливый возглас, Орисса сказала на урду:
— Какая жалость, ведь ваше сари такое красивое! Разрешите, я зашью его.
Парсийка в изумлении посмотрела на леди. Пока Орисса искала в сумочке швейные принадлежности, весь вагон горячо обсуждал происшествие.
Женщины наперебой ругали кули, называя его бессовестным лентяем, который ставит вещи на слишком высокие полки так небрежно, и призывали позор на его голову; досталось и железнодорожной компании за то, что поезд словно нарочно предназначался только для мужчин, и все согласились с тем, что нельзя требовать от женщины, чтобы она поднимала тяжести.
Каждая с удовольствием высказывала свою точку зрения, и это было так не похоже на строгое молчание английских леди, вместе с которыми Орисса ехала из Бомбея в ДеКи.
Искусными стежками она умело зашила сари, теперь различить, где было порвано, стало почти невозможно.
— Вы так добры! — воскликнула парсийка.
— Ну что вы! — улыбнулась Орисса, и скоро завязался общий разговор.
Они говорили о своих детях, о мужьях, жаловались на житейские трудности, на то, как трудно найти нужный отрез на сари, на отсутствие бытовых мелочей, так необходимых в каждой семье, сетовали на жару и недостаток воды, рассказывали о своих слезах и обидах, о путешествии и обо всем остальном, что приходило им в голову.
Они перекликались, как птички в клетке, наполняя вагон музыкой своей речи.
Орисса убедилась, что парсийка оказалась единственной, кто вообще мог объясняться по-английски.
— У меня магазинчик, — объяснила она Ориссе. — Мои покупатели — главным образом богатые рани, но иногда бывает заходят и английские мэм-саиб. Они покупают сари в подарок друзьям.
— У нас в Англии нет ничего столь красивого, — с улыбкой заметила Орисса.
— Но ваше платье очень красиво, — с сердечной искренностью сказала парсийка.
— Я сама его сшила, — ответила Орисса. Это признание вызвало бурный восторг у всех пассажирок, ее попросили встать, чтобы они могли полюбоваться турнюром и потрогать ткань. На комплименты они не скупились. Все это было так приятно и так по-женски.
На первой же остановке Орисса собралась было сойти, чтобы купить какой-нибудь еды, но парсийка и остальные попутчицы и слышать не желали ни о чем подобном. Они с радостью поделились с ней и пряным мясом, и чапати — всем, взятым с собой в дорогу. Ориссе эта пища показалась восхитительной.
Когда поезд остановился, старший сержант подошел к окошку вагона спросить, не нужно ли ей чего-нибудь.
Орисса попросила купить ей фрукты — апельсинов и сладких дынь, которыми она поделилась с соседками по купе, считая, что должна внести свой вклад в общий пир.
Она знала, что многие индийцы сочли бы грехом подобную трапезу совместно с англичанкой. Но между попутчицами возникло что-то вроде духа товарищества, возможно, потому, что она вела себя очень дружелюбно, и это помогло стереть кастовые запреты.
Поезд снова тронулся, и вскоре настало время устраиваться на ночь.
Народу в вагоне стало меньше, так как три женщины сошли, и Орисса могла теперь, положив ноги на соседнее сиденье, отдохнуть в более удобном положении.
Парсийка переоделась — она сменила свое великолепное, вышитое золотом сари на более скромное.
— Сегодня будет жаркая ночь, — обратилась она к Ориссе. — Вам будет тяжело спать в вашем прелестном платье. Позвольте мне одолжить вам сари, если это, конечно, не обидит вас. Будьте настолько снисходительны, примите его от меня.
— Вы правда хотите дать мне свое сари? — воскликнула Орисса. — О, вы очень, очень добры!
— Для меня это будет высокая честь, — ответила парсийка.
Весь вагон с величайшим интересом наблюдал, как Орисса снимала одежду. Они восхищались ее нижними юбками, маленьким тугим корсетом, стягивавшим ее талию, они были очарованы ее кружевными панталонами и тонкой рубашкой.
Они проявили скромность и отвернулись, когда Орисса надевала короткий лиф с глубоким вырезом у горловины, который обычно носит каждая индианка. Орисса обернула сари вокруг талии и перебросила через плечо его свободный конец в полном восторге от того, что она еще не забыла, как это делается.
Женщины заахали, изумляясь тому, как она преобразилась.
— Вы выглядите совсем как одна из нас! — воскликнула парсийка, и это прозвучало как искренний комплимент.
И Орисса вспомнила, как Чарльз назвал ее принцессой Раджастана. Рассматривая себя в зеркало, извлеченное парсийкой из своего чемодана, она убедилась, что он был прав.
В сари она чувствовала себя не только намного удобнее, нет, в нем она чувствовала себя намного привлекательней.
Сквозь рельефные складки темно-рубинового сари синеватыми искорками просвечивали ее блестящие черные волосы. Она действительно могла сойти за уроженку одной из северных провинций, где кожа жителей светлее, чем у южан.
Избавившись от стягивавшего талию корсета, она легко свернулась калачиком на сиденье и заснула.
Вместо подушки Орисса воспользовалась свернутым в узел одеялом, одолженным ей одной из женщин, и поскольку девушка почти всю предыдущую ночь не спала, она мгновенно провалилась в сон без сновидений.
Проснувшись, она обнаружила, что первые робкие лучики солнца, струящиеся сквозь окна, высвечивают пушистый слой пыли, скопившейся на полу за ночь.
Ее спутницы все еще спали. Они лежали на своих сиденьях, накинув на голову край сари, и походили скорее на яркие свертки, чем на женщин.
Вскоре поезд остановился. Вокзальчик был невелик, час был ранний, но толпа к поезду собралась большая.
Торговцы со своим товаром в полной готовности стояли на перроне. Почти сразу же после остановки состава к вагонному окошку подошел старший сержант.
Он заглянул внутрь, и Орисса увидела, как в ужасе окаменело лицо ее провожатого. Его взгляд заметался по купе. Сикх отшатнулся от окна и прошел вдоль вагона немного назад, чтобы удостовериться, что он не перепутал вагоны, затем он снова подошел к окошку и стал пристально вглядываться внутрь.
Орисса наклонилась вперед.
— Вы не узнаете меня, старший сержант? — спросила она.
— Мэм-саиб! — изумленно воскликнул он.
— В этой одежде мне гораздо удобнее, — улыбнулась Орисса.
— Мэм-саиб, я должен кое-что сказать вам, — тихо проговорил он. — Это важно.
Он открыл дверь, и Орисса вышла из вагона.
Они отошли чуть в сторону от толпы и встали у стены, увешанной разными указателями, написанными на двух языках.
— В чем дело? — спросила Орисса. Предчувствие подсказывало ей, что что-то неладно.
— Вам, мэм-саиб, не проехать дальше Пешавара, — сообщил старший сержант. — Я говорил с офицерами в поезде и узнал, что на границе крупные беспорядки, потому-то полковник-саиб и был послан в Шубу.
— Крупнее, чем обычно? — спросила Орисса.
— Да, мэм-саиб. Говорят, что русские из-за границы сеют смуту в племенах.