— Я часто слышала, как отец восхищался вами, называл вас великими воинами, — сказала Орисса.
— В любой сикхской семье самый священный и почитаемый предмет — меч предка, — тихо проговорил старший сержант.
Орисса знала, что это так. Она вспомнила свое детство в Лахоре и сикхов на его улицах — каждый имел при себе большой, пожалуй, даже слишком неуклюжий меч, реликвию, передаваемую от отца к сыну в течение многих поколений.
Они продвигались вперед с редкими остановками, необходимыми лошади для отдыха. К полудню жара стала такой нестерпимой, что Орисса с радостью выбралась из тика-гхарри, чтобы посидеть в тени гималайского кедра.
Утренние облака на вершинах гор теперь истаяли, и безоблачное небо блестело, словно хрусталь.
Стоял конец зимы, так что в последующие месяцы температура будет продолжать неуклонно повышаться день за днем до самых июньских дождей.
Дорогу все еще окаймляли деревья: гималайские кедры, можжевельник и клены. Изредка на пути попадались долины, заполненные песком и дюнами. Склоны холмов поросли грубым кустарником, а на их лысых вершинах беспорядочными горбами громоздились валуны — как будто рассерженный великан, разбрасывая их, пробовал свою силу.
В низинах между холмами стойко держалась удушающая жара, лишь изредка туда прорывалось долгожданное, но слишком слабое дуновение ветерка.
Повозка катилась все дальше и дальше, и Орисса, сама того не замечая, все глубже и глубже погружалась в дремоту.
Она уже почти не сознавала, что ее окружает, только сквозь сонный туман слышала стук подков и грохот колес по каменистой дороге.
Вскоре они остановились перекусить и, утолив жажду чистейшей горной водой, снова отправились в дорогу. Изредка им все еще попадались путники, но их становилось все меньше и меньше.
— Здесь все спокойно, во всяком случае, так кажется, — произнесла Орисса, чтобы только не молчать.
— Я надеюсь, что это так, мэм-саиб, — ответил старший сержант.
По его тону Орисса догадалась, что он сильно обеспокоен.
Один раз она вроде бы услышала вдали выстрелы и, быстро взглянув на старшего сержанта, поняла, что и он их слышал.
Однако когда они оба, замерев, подняли головы и стали напряженно прислушиваться, Орисса усомнилась, уж не камнепада ли в горах она испугалась.
Чем дальше, тем все более и более ухабистой становилась дорога, а склоны холмов по обеим ее сторонам превращались в крутые скалистые утесы.
Дорога шла вдоль речки, стекающей с гор и разливающейся по камням искристым, прозрачным потоком. Очень скоро, подумала Орисса, летняя жара высушит речушку, оставив лишь темные грязные пятна вдоль русла, напоминающие, что здесь когда-то струилась кристальная влага.
Дорога была трудная, но лошадка шла легко.
Возможно, она надеялась найти впереди теплую конюшню на ночь и добрую порцию овса, но какова бы ни была причина ее долготерпения, Орисса знала, что эта лошадь стоит тех денег, которые старшему сержанту пришлось заплатить за нее.
К сожалению, как он успел сообщить ей, кошелек Ориссы уже давно опустел.
— Меня это не удивляет, старший сержант, — успокоила сикха девушка, — больше того, я уверена, что немало должна вам. Не сомневайтесь, мой дядя компенсирует вам любые затраты, на которые вы пошли ради меня.
— Благодарю вас, мэм-саиб, — с достоинством проговорил ее провожатый.
Она прекрасно знала, что, как и все сикхи, он был человеком чрезвычайно гордым, и подозревала, что, если бы он только мог себе это позволить, он ни за что бы не упомянул о деньгах.
— Расскажите мне о Шубе, — попросила Орисса.
Пустынность дороги и суровость гор, подступающих с обеих сторон, казались ей какими-то зловещими.
— Мне не доводилось бывать там раньше, мэм-саиб, — ответил старший сержант.
Орисса отметила про себя, что он понизил голос, видимо, опасаясь, что их могут подслушать.
— Это старый форт?
— Нет, мэм-саиб, но он часто пустует. Одно это сказало Ориссе, что ситуация была
действительно серьезной.
Ей вспомнились слышанные в прошлом жалобы о вечной нехватке войск для должной охраны границ. И если сейчас укомплектовывались третьеразрядные и обычно не используемые форты, значит, власти деятельно готовятся противостоять беспорядкам.
День клонился к вечеру и солнце начинало садиться, когда старший сержант наконец ликующе воскликнул:
— Шуба!
Он вытянул вперед руку, и там впереди на золотистом фоне гор Орисса разглядела крыши и стены форта.
Это был типичный английский форт, окруженный земляным валом и построенный на такой высоте, чтобы враг, приблизившийся к нему, оказался в самом невыгодном положении, поскольку ему предстояло взбираться по голому крутому склону, прежде чем он достигнет хотя бы внешних стен.
— Дело сделано, старший сержант! — воскликнула Орисса.
— Да, мэм-саиб.
— Все вокруг кажется таким тихим и спокойным, — тихо добавила она, оглядывая снежные пики за фортом и горы, уходящие к востоку и западу.
— Когда вспыхивает племенная вражда, невозможно увидеть врага, пока он не выстрелит. — Старший сержант нахмурился.
Ориссе пришли на память слова майора Мередита:
«На северо-западе воинственные дикари устраивают засады за каждым камнем и каждым вади».
До Шубы оставалось еще по меньшей мере мили три, когда у Ориссы вдруг появилось странное чувство, что за ними следят.
Может быть, свирепые туземцы засели по обе стороны дороги в холмах и в этот момент направляют на них дедовские длинноствольные ружья или уже держат путников на прицеле?
Теперь она поняла, почему старший сержант сменил свой мундир на простую одежду.
— Очень надеюсь, — прошептала она, — что враги, если действительно они следят за нами, не сочтут нас достойными пули.
— Будем надеяться, мэм-саиб, — согласился старший сержант хриплым голосом.
— Несомненно, ужасные подозрения — плод моей собственной фантазии, — пробормотала Орисса.
Все же ее не покидал леденящий сердце ужас, почти предчувствие, что им, возможно, не достичь Шубы.
Впервые с тех пор, как они выехали из Пешавара, старший сержант стегнул кнутом круп лошади.
Лошадка поскакала во всю прыть, а хрупкий ящичек тика-гхарри мотался под грохот колес из стороны в сторону, наполняя ущелье оглушительным грохотом. Лошадь и повозка мчались с огромной скоростью, спеша укрыться в безопасности под защитой форта.
Орисса вцепилась в борт повозки, стараясь удержаться на жесткой деревянной скамейке.
— Чего мне бояться? — уговаривала она себя. — Вокруг мир и покой!
Форт на холме и горы за ним купались в великолепном свете закатных лучей.
Небо все еще оставалось ясным. Даже вечерняя звезда еще не взошла. Но долина уже окунулась во мглу, и только вершины окаймляющих ее гор сияли, ловя последние лучи дневного светила.
— О Господи, защити, не допусти нашей гибели на пороге дома! — всей душой молилась Орисса.
Она не могла понять, откуда эти страхи, но она боялась, отчаянно боялась.
Она помнила, как в детстве ее преследовали странные видения, несвойственные ни ее возрасту, ни ее пониманию, — она как бы ощущала нечто особенное и необъятное, сознавая, что есть что-то иное за обыденным, повседневным.
Она всегда знала, что за миром будничной рутины скрывается еще один мир — обитель богов и богинь, почитаемых ее няней и слугами-индусами, и что для нее тот, другой мир столь же реален, как и для них.
Вновь оказавшись в Индии и откликаясь душой на незримые струны высшей мудрости, она твердо знала, что сейчас и она и старший сержант находятся на грани жизни и смерти.
— Господи, спаси и помилуй! Господи… спаси и сохрани! — шептала Орисса.
Она не сомневалась: сейчас сикх молится богу своих предков точно так же, как и она своему.
Однако лошадка благополучно проскакала вдоль всей плоской равнины до самого подножия холма, на котором вздымался форт.