Вновь и вновь она в отчаянии спрашивала себя: почему она должна что-либо значить для него? Сначала он презирал ее, потом она стала для него обузой. Да, он безупречно выполнил свой долг по отношению к ней, но лишь как к человеку, который мало что значил для него и которого теперь можно забыть.
Отныне красоты сада, по которому она гуляла, больше не радовали ее.
Миссис Лоуренс, скучая по далекому дому, разбила сад на английский манер, с цветочными клумбами, на которых пестрели анютины глазки и бархотки, разливали сладкий аромат гвоздики, золотились головки желтовиоли и особенно пышно и изобильно разрослись незабудки.
Каждый цветок был осколком воспоминаний об Англии для тех, кто так тосковал по своей далекой родине.
Каменная статуэтка Кришны радостно танцевала на округлом пьедестале, но Ориссе казалось, что Бог дразнил ее, напоминая о счастье и любви, которых она никогда не познает.
В этом укромном уголке всегда было удивительно спокойно, поэтому она и приходила сюда за утешением.
Тишину нарушало лишь пение птиц, жужжание пчел и порхание над цветущим кустарником пестрых, яркокрылых бабочек.
Где-то вдалеке чей-то голос пел о любви. Мелодия песни звучала красиво, но разобрать слова Орисса не могла. Возможно, это была молитва Кришне, как и многие любовные песни.
— Вам письмо, леди Орисса, — раздался чей-то голос.
Орисса оглянулась и увидела капитана Радхи, одного из индийских офицеров полковника Лоуренса. Она так задумалась, что не заметила, как он подошел.
— Оно от вашего дяди, полковника Гобарта. Пришло с сегодняшней почтой.
— Благодарю вас, — ответила Орисса. И вдруг с ее губ сорвалось:
— Есть ли известия о… майоре Мередите? Казалось, индиец пребывал в замешательстве. Это был красивый молодой человек с карими
выразительными глазами, и относился он к Ориссе с искренним восхищением.
— Из Пешавара дошли слухи, — неуверенно проговорил капитан, — что он погиб.
Орисса словно окаменела.
В первое мгновение она ничего не почувствовала, даже боли. Как будто весь мир объяла могильная тишина.
— Но полной уверенности нет, есть лишь вздорные слухи, — торопливо добавил капитан Радхи. — Поверьте, майор непременно объявится, когда мы меньше, всего этого ожидаем. Он всегда объявляется неожиданно!
И он ушел, не сказав больше ни слова.
Орисса опустилась на скамью и положила подле себя нераспечатанное письмо. Когда она взглянула на Кришну, ее глаза наполнились слезами.
Все кончено.
Произошло как раз то, чего она всегда боялась. Именно поэтому ночи напролет она проводила без сна, вглядываясь во мрак. Она твердо знала, что без него у нее иссякнет желание жить.
Певец между тем приблизился, и теперь можно было понять слова песни. Орисса перевела их для себя так:
И в жизни иной, после смерти, в грядущем, В жилище Богов, кующих законы, Я вечно останусь твоей, лишь твоей, Дожидаясь, когда ты отыщешь меня и придешь.
Ее измученное сердце рванулось навстречу этой тягучей мелодии.
— О, великий Кришна, — взмолилась она, — помоги мне вновь отыскать его… пусть я найду его… и однажды… отдай мне его сердце… как он взял мое!
Внезапно ей почудилось, что каменный лик танцующего Бога преобразился, стал живым и прекрасным, а из его зениц полилось золотистое сияние. Бог улыбнулся ей, и видение исчезло.
Глаза Ориссы заволокло слезами, которые спустя мгновение заструились по щекам.
Вдруг глубокий, звучный голос за ее спиной воскликнул:
— Вы плачете? Я и не предполагал, что вы умеете плакать, Орисса!
Она вскочила, воображая, что грезит наяву, и увидела среди рододендронов его.
Он был в мундире своего полка, но с непокрытой головой, и он не спускал взгляд своих серых глаз с ее лица, как и каждую ночь в ее снах.
— Вы живы! Вы живы!
Она помчалась к нему, не сознавая, что делает, и оказалась в его объятиях просто потому, что именно этого так страстно желала.
Он крепко обнял ее. Это было все равно, что оказаться в раю. Его губы коснулись ее губ.
Он целовал ее совсем так же, как тогда, на борту корабля, но теперь волшебство поцелуя было столь беспредельно, столь возвышенно и пылко, как она ни вообразить, ни помыслить не смела.
Словно искра пробежала по ее телу. Теперь он взял не только ее сердце, теперь он взял из ее губ ее душу и слил со своей душой.
Он целовал слезы на ее щеках, влажные веки ее глаз и вновь ее губы, и наконец весь мир, кружась восторженным вихрем, исчез для нее, и не осталось ничего, кроме него…
Когда Орисса вновь обрела дар речи, ее лицо лучилось счастьем, а глаза сияли, словно напоенные солнечным светом.
— Мне… сказали, что вы… погибли!
— Простите меня, любовь моя, я не хотел так сильно огорчать вас.
Орисса замерла в его объятиях.
— Вы… вы сами велели капитану сказать мне… это?
— Увы.
— Но как вы… могли так… солгать?..
— Простите, умоляю вас!
— Но почему? Почему?! Почему вам вздумалось… так шутить надо мной?.. Это… жестоко!
— Каюсь, я был не прав, — признал он, — но я хотел, чтобы то, что, как я знал, существовало между нами, раскрылось. Я хотел убедиться, что ваша любовь достаточно велика.
Он умолк.
— Достаточно для чего? — спросила Орисса.
— Для того, чтобы немедленно обвенчаться! Прямо сейчас!
Орисса замерла, ее глаза на маленьком личике широко распахнулись от удивления.
— Мне нужно ехать в Англию, любовь моя. Умер мой отец.
— Мне очень… жаль, — пробормотала Орисса.
— О, он устал от жизни — слишком сильно он мучился в последнее время. Он знал, что долго не задержится на этом свете, но искренне ненавидел то, что называл «скорбь и рыдания».
Чуть помолчав, он продолжил:
— Вот почему он отправил меня обратно в Индию, и я плыл на том же корабле, что и вы.
— Так вы… покидаете… Индию?
До чего же ей трудно было произносить эти слова, даже несмотря на то что она стояла, по-прежнему прижавшись к нему и покачиваясь на волнах счастья.
— Совсем ненадолго, — ответил он, — но я не в силах покинуть вас.
— Я… действительно… нужна вам?
— Больше всего на свете! Поэтому, драгоценная моя, я кое-что задумал, и надеюсь, вы согласитесь с моими планами.
— Я согласна… на все! — пылко воскликнула Орисса. — Пока смогу… оставаться с вами.
— Именно это я и хотел от вас услышать, — обрадовался он, — но у меня не осталось времени, чтобы добиваться вашего расположения, как следовало бы.
Его губы дрогнули мимолетной улыбкой, так хорошо ей знакомой.
— Еще раз простите меня, что так обманул вас, но иначе как бы мы убедились, что можем обвенчаться немедленно? Ведь у нас здесь будет всего лишь неделя счастья, прежде чем мы поплывем домой.
Заметив, что глаза Ориссы погрустнели, он тихо добавил:
— Доставлю ли я вам радость, мое сокровище, сказав, что мы пробудем в Англии недолго? Мне предложено принять новое назначение в Индии, и, я думаю, мне будет очень полезно иметь жену, не только любящую эту страну, но и говорящую на урду.
— Новое назначение? — заинтересовалась Орисса. — Какое?
— Вице-король сообщил мне, что ее величество желает назначить меня вице-губернатором северо-западных провинций.
Он почувствовал, что Орисса затаила дыхание, и добавил:
— Нравится ли вам это, моя милая искательница приключений?
— О, да, — воскликнула Орисса, и вновь на ее ресницах заблестели слезинки, — но я и помыслить не могла ни о чем подобном… Это великолепно… это чудесно… восхитительно… быть с вами… и вместе… жить в Индии.
Орисса стояла на веранде и любовалась садом.
Ей не верилось, что на земле может быть что-либо прекраснее ее сада.
Рододендроны — малиновые, розовые, алые, лиловые и белые — густыми зарослями покрывали холмы за маленьким бунгало, а чуть дальше возвышались огромные горы, пики которых сейчас купались в закатных лучах солнца.