Стоя под душем, Наташа начала вспоминать своих мужиков. Рассказы, новеллы, триллеры, стихи и даже короткие четверостишья…
И вдруг поняла, что никого – боже мой, ни одного, ни единого мужчину! – не вспоминает она с теплотой и благодарностью.
Этот вывод поразил Наташу настолько, что пришлось немедленно выйти из душа.
Пошла на кухню. Посолила воду. Бросила макароны. Помешала автоматически. Впервые за последнее время ее голова не паниковала, а работала. Анализировала.
Поскольку болезнь, говорят, может развиваться в организме долго, годами, она решила начать анализ, как водится, с начала. С первой любви. С которой, собственно, и начался весь тот ужас, который привел ее…
Нет, об этом не думать. Не думать. Только про любовь. Про Игоря, Игорька…
Ей было семнадцать лет. Она поступила в пединститут, потому что ей все равно было, куда поступать. Училась легко – может быть, потому, что учебой практически не занималась. Так с тех пор и пошло: на чем сильно не концентрируешься, то и получается лучше всего.
Больше всего на свете ей хотелось потерять невинность. Мечтала остаться наедине с мужчиной и понять, как же это все там происходит, почувствовать то, о чем так много говорили подруги. Впрочем, она тоже врала, чтобы не выглядеть недоростком. Чем больше врала, тем больше хотелось понять, как же это все происходит на самом деле.
Потерять невинность быстро не получилось. Напивалась для этого в компаниях не раз, но постоянно или что-то мешало, или парни оказывались какими-то уж совсем противными.
С одним совсем было получилось: комната подвернулась пустая, диван широкий, да и парень так правильно не обращал внимания на ее робкое «Нет!» (а то другим скажешь «Нет!» для приличия, а они сразу и отваливают). И руки его так умело расстегнули лифчик… Но, когда это уже вот-вот должно было случиться, оказалось, что от него так отвратительно воняет, а глаза смотрят настолько вожделенно и тупо, что Наташа отбросила ошалевшего парня и убежала, потеряв лифчик.
И тогда она решила: раз так, придется относиться к своей невинности как к подарку, который она первому встречному не отдаст, а вручит только принцу. То есть это не судьба к ней не благоволит, а она сама, видишь ли, не хочет, ждет достойного мужчину. А это ведь совсем другое дело!
С принцами в пединституте и окрестностях наблюдалась явная напряженка. Заканчивались восьмидесятые годы, и парни вокруг делились на тех, кто с жаром обсуждал наступающую новую жизнь и отступающую старую, и других, которые ничего не обсуждали, а старались достать то, что еще можно было достать в пустеющих магазинах. И те и другие были невероятно пусты, пошлы и к принцам никакого отношения не имели.
Игоря она увидела, когда забежала в аудиторию за забытым шарфом. Сразу поняла, что внешне он на роль принца вполне подходит: плечи там, длинные волосы, худой, длинноногий и лет где-то двадцать пять…
Кандидат на принца приводил в порядок аудиторию – работал уборщиком, и в этом была какая-то тайна. Кроме того, он поначалу не обратил на Наташу никакого внимания, что в конечном счете и решило дело.
Наконец-то у Наташи нашлось занятие, которое ей по-настоящему нравилось: она начала искать знакомства с таинственным длинноволосым человеком.
Поскольку Наташа совершенно не понимала, как это делать, путь выбрала наиболее простой: регулярно забывала в аудиториях разные вещи, дожидалась, пока Игорь начнет свою уборку, а потом впархивала, виляя всем, чем только можно было вилять.
Игорь ее не видел. Даже взглядом не скользил, хотя Наташа одевалась так, чтобы все, что надо, выпирало, а все, что не надо, было скрыто. За свой внешний вид она получила замечание от преподавателя маркистско-ленинской философии и комплимент от педагога по литературе.
Но Игорь ее игнорировал, тем самым все более приближаясь к образу принца. Один раз она даже поздоровалась с ним, на что Игорь ответил:
– Девушка, в вашем возрасте нельзя быть такой рассеянной. – И тут же углубился в свою швабру.
Голос у него оказался абсолютно подходящий: по-настоящему мужской и при этом вкрадчивый.
По ночам Наташа мечтала о том, как произойдет знакомство, как он сначала ее обнимет, потом заглянет в глаза, потом скажет какие-нибудь самые необыкновенные слова – слова принца! – ну а потом уж и произойдет то самое, о чем даже и мечтать было страшно.
Все случилось, конечно, вовсе не так, как мечталось.
Когда она в очередной раз зашла в аудиторию за забытой сумочкой, которая на самом деле висела у нее на плече, Игорь спросил без предисловий:
– Хотите посмотреть мои картины?
Долгожданный контакт возник настолько неожиданно, что Наташа от растерянности смогла только выдохнуть:
– Да.
– Только вам придется подождать, пока я закончу. Мне еще две аудитории убрать надо. – Игорь распрямился и сказал, глядя ей прямо в глаза: – Художники всегда вынуждены подрабатывать. Ну, ничего, придет время – и мои картины будут приобретать по всему миру, и я куплю весь этот сраный институт с потрохами.
Наташа очень хорошо помнит, как ждала его у выхода и все думала проскочить в туалет, к зеркалу, чтобы навести настоящую индейскую раскраску, но боялась упустить.
Он вышел, как и положено принцу: решительно, быстро, независимо. Притормозил у Наташи, не сказал ничего, только рукой махнул: пошли.
Игорь молчал не просто так, как ее тупые однокурсники, но – значительно, и от этого казался еще более таинственным и притягательным.
До метро шествовали так: Игорь впереди, Наташа чуть-чуть, на пол-шага, сзади. Она все пыталась встать рядом, но почему-то все время оказывалась позади.
В метро Игорь заговорил, точнее, произнес одно слово:
– Игорь.
– Наташа, – буркнула Наташа.
Ехали долго. В вагоне, как всегда, было тесно. Толпа прижимала Наташу к Игорю. Наташа прижималась, не забывая при этом чуть виновато улыбаться.
Игорь не обращал внимания ни на прижимания, ни на улыбку.
И это было потрясающе!
Потом еще шли по каким-то зеленым пустырям, раскиданным между одинаковыми белыми домами. Наташа по-прежнему старалась не отставать, ей казалось, что на них все обращают внимание – она была убеждена, что они с Игорем – очень красивая пара.
В квартире Игоря пахло краской и пылью. В кухне была навалена гора грязной посуды, черные тараканы радостно сновали по грязным тарелкам.
Наташа поняла, что влюбилась окончательно.
Игорь стал отовсюду вынимать свои картины. Картины были везде. Казалось, их даже больше, чем тараканов.
Понятно, что картины Игорь писал мрачные, в темных тонах. И люди на них были отвратительные – неестественно толстые или болезненно худые, со злыми, похотливыми выражениями отвратительно некрасивых лиц. Глаза у всех людей были крошечными – точечки, а не глаза.
– Мир катится к апокалипсису, – сообщил Игорь. – И не надо делать вид, что это не так. Это не я вижу мир таким, этот мир такой и есть. Просто мы боимся в этом признаться даже самим себе.
Игорь снял куртку.
Наташа почувствовала холод, поднимающейся от живота к горлу.
Никаких поцелуев не было.
– Наташа, говоришь? – усмехнулся Игорь и кинул Наташу на диван.
Обидно не было. Было очень страшно, но и ужасно интересно – как в кино.
Игорь навалился на нее и тяжело задышал. И она тоже задышала тяжело и, как ей казалось, страстно. Игорь раздевал ее профессионально и бесстрастно. Она поняла, что должна подчиняться этому человеку, – и подчинялась. На всякий случай – молча.
Противно не было. И хорошо – тоже. Боли особой она не почувствовала. И восторга не ощутила. Однако, одеваясь, поняла, что полюбила этого человека на всю жизнь.
Наташа пошла в душ, а потом на кухню и вымыла посуду, не обращая внимания на обиженных тараканов, которые разбегались по углам.