Во-первых, Иван Петрович очень любил деньги. Не просто так любил, а немыслимо, невероятно, страстно. Например, когда он произносил словосочетание «пятьдесят тысяч долларов», то всегда улыбался. Интересно, что чем большую сумму называл Иван Петрович, тем шире улыбался, а иногда даже хохотал.
Второе стремление Ивана Петровича двумя словами и не обозначить. Дело в том, что Саморяд мечтал о том, чтобы Россия узнала его как человека доброго, отзывчивого и нежадного.
Поначалу это удавалось легко. С подсказки Павла Ивановича Саморяд открыл фонд помощи детям-сиротам. Через друзей отца, которые как-то очень быстро забыли про колхозы и умудрились в новой России занять серьезные посты, он выбил для своего фонда персональные льготы, и – понеслось.
Под видом помощи детям-сиротам через границу без таможенных сборов провозились водка, сигареты и прочий ходовой товар. А когда Ивану Петровичу становилось грустно и его начинали посещать бессмысленные раздумья о смысле всего сущего, он делал подарки каким-нибудь детским домам, о чем незамедлительно рассказывали печатные и электронные средства массовой информации доверчивого населения.
Работа фонда неслась с такой скоростью, что Иван Петрович однажды даже испугался: не умчится ли он таким образом вместе с фондом в места не столь отдаленные?
Он вызвал Павла Ивановича и спросил его напрямую:
– Не умчимся ли?
Тогда-то Павел Иванович и открыл ему два самых главных закона существования бизнеса в России.
Закон первый гласил: налоговая инспекция имеет дело не с жизнью, а с бумагами. Другими словами: налоговая инспекция проверяет не то, что есть на самом деле, а отчетность. Собственно, со времен советской власти ничего не изменилось – как тогда рапорты решали дело, так и нынче. Только теперь изменились сами рапорты и места, куда их отправляют. По сути же все осталось, как было. И поскольку рапорты, то есть отчеты, составляет он, Павел Иванович, то Иван Петрович может спать спокойно и ни о чем таком глупом не думать.
Правда, помимо налоговой инспекции существует еще милиция, которая как раз и призвана следить за нелегким течением странной новой жизни. Но тут вступает в действие второй закон: в стране, где каждому не хватает денег, подкупить можно любого. Конечно, везде встречаются честные люди, даже в милиции и прокуратуре. Но нечестные тоже есть везде. И вот что забавно: эти нечестные почему-то всегда известны тем, кто хочет дать взятку, и – вплоть до особого приказа – остаются неведомыми тем, кто должен их ловить.
Этот, второй закон можно было попросту сформулировать и так: в любом деле всегда и довольно быстро отыщется человек, с которым можно договориться.
Чтобы таких проблем не было вообще, Павел Иванович придумал взять на оклад, на твердую то есть зарплату, начальника отдела по борьбе с организованной преступностью. И пока того не забрали за взятку, их фонд жил припеваючи. Потом начальника повязали, а на его место взяли того, кто действительно хотел с организованной преступностью бороться. Но даже у самого честного начальника всегда найдется какой-нибудь зам, которому собственное благополучие куда важней неясной борьбы с еще более неясной преступностью.
Однако золотые времена закончились. Льготы у всех фондов поотнимали. Тогда-то и пришлось создавать «Светлый путь», который занимался всем, что могло приносить деньги. И деньги – шли.
А вот с имиджем, особенно в последнее время, возникали проблемы. И это чрезвычайно расстраивало Ивана Петровича.
Павел Иванович давно привык и к самому Ивану Петровичу, и к работе «Светлого пути». Ничто его не раздражало. Но после самого последнего привычного приступа и непривычно светлого посещения храма Павел Иванович вдруг поймал себя на том, что задает себе нелепый вопрос: «А собственно, зачем я все это делаю?»
В России бессмысленными и беспощадными бывают не только бунты, но и вопросы о смысле жизни. И если Саморяду для ответа на этот вопрос достаточно было перечислить три копейки каким-нибудь детям, то Павел Иванович понимал, что внятный ответ на этот вопрос отсутствует, и это его раздражало. Равно как раздражала и деятельность ООО «Светлый путь», его название и его директор.
И когда Иван Петрович позвонил по внутреннему телефону и попросил зайти, Павел Иванович почувствовал признаки того самого нелепого раздражения. Он погасил их в себе быстро, но все равно отправился в кабинет начальника с неохотой.
В кабинете его уже ждал стакан чая с лимоном – Иван Петрович за долгие годы изучил вкусы своего бухгалтера. К серьезному разговору всегда подавали чай.
– Ну что, сынок, – усмехнулся Иван Петрович, – как вообще житуха?
Павел Иванович отвечать не стал – лень.
А Иван Петрович и не настаивал: раз нет у главбуха желания за жизнь говорить – обойдемся.
– Слушай сюда, сынок, скоро на наш счет придет сумма денег. Большая.
– Целевой взносец? – спросил Павел Иванович, прекрасно зная ответ.
– А як же, – снова усмехнулся Иван Петрович. – Я твои уроки помню. Целевой ведь налогом не облагается.
– Это верно, – согласился Павел Иванович. – И на какие ж цели денежки придут?
– На благородные, ясный перец. На детей то есть.
– Откуда ж в нонешние времена много денег на детей?
– А вот это, Паш, самое интересное. Слушай сюда, дорогой, будешь советовать. Тут, сынок, такое намечается чудненькое дело… – Иван Петрович улыбнулся.
Павел Иванович на всякий случай достал блокнот и ручку.
Странно, но ни по дороге домой, когда стоял в пробке в своей «бээмвушке», ни дома, когда жарил опостылевшую свинину, ни перед сном, когда читал, не понимая, какой-то дурацкий журнал, Павел Иванович вовсе не думал о разговоре с Саморядом.
С некоторым даже ужасом он понял: не случится ничего того, о чем начальник рассказывал. И не потому не случится, что идея дурацкая – нормальная идея. И не потому, что Павел Иванович помешает – чего это он вдруг будет мешать? А просто не случится – и все тут. Зато явно произойдет другое. Причем радостное. Новое. Именно – другое. И именно – радостное. Чего не было еще в его жизни никогда.
С этими мыслями Павел Иванович и заснул на своем диване, забыв выключить свет.
Когда он проснулся, то впервые в жизни подумал, что человеку по утрам непременно надо говорить кому-нибудь: «Доброе утро!» И чтобы ему отвечали: «Доброе утро!» А если человеку не с кем поздороваться утром, значит, жизнь его проистекает нелепо.
«Бред какой-то!» – оценил Павел Иванович свои мысли и пошел жарить яичницу.
ЦВЕТКОВ
Небольшой фуршет оказался шикарным банкетом. Оба стола в кабинете главного редактора – его собственный и тот, за которым заседала редколлегия, – были покрыты белыми скатертями, на которых красовалось все, что… Да ладно, чего слова-то подыскивать, мучиться! Все, что было на столе, не просто так себе стояло, а вот именно – красовалось.
Черные и красные глазенки икры; бело-красные, излучающие легкую влагу рыбные ассорти и красносерые мясные, чуть источающие легкий жирок; и отдельная рыба огромная, уже порезанная на удобные кусочки; и поросеночек, тоже уже порезанный, с головкой, чтобы каждый, кому надо, сразу бы его узнал и обрадовался; кокетливые тарталетки манили неясной начинкой; ярко светящиеся свежие овощи и чуть поблекшие маринованно-соленые; огурчики малосольные гордо лежали на отдельной тарелке, требуя выпивки; а выпивка была знатная: красное вино – чуть тягучее, белое – красиво переливающееся в лучах ламп дневного освещения, бутылки водочки ледяные – до таких дотронешься, и отпечатки пальцев остаются четче, чем в милицейском протоколе; а тут еще жульены подносят с дымком…
Официанты снуют все в белом, с приклеенными, но все равно приятными улыбками на никогда не устающих лицах, и среди них главный распорядитель, который время от времени покрикивает: «На горячее – рыбка и мясцо нас ждет! Рыбка и мясцо!» Но от этого предупреждения есть хотелось почему-то не меньше, а больше…