Цветков продолжал говорить яростно, даже руками все так же размахивал, сбивая посторонние предметы.
Наташе стало его жалко. Она подошла, стараясь не наткнуться на углы многочисленных столов, обняла сзади. Цветков замер и как-то сразу обмяк. Наташе казалось: она чувствует, как бьется его сердце.
Успешный, красивый, с сексуальным голосом, умный и при этом робкий… Такой коктейль может какую угодно женщину с ног свалить.
Она повернула его за плечи и впилась в губы.
Целовался Цветков правильно: страстно и нежно одновременно.
Он обнял ее, прижал к себе, потом, после поцелуя, отстранился немного, чтобы взглянуть ей в лицо.
В глазах Цветкова Наташа прочла именно то, что и хотела прочесть: благодарность и страсть.
И снова поцелуй – долгий, нежный, страстный. Голова начала кружиться.
Руки Цветкова скользнули по ее юбке, по блузке. Легко, будто только этого и ждали, отстегнулись верхние пуговицы, и Наташа почувствовала его руку на своей груди.
Гибельное для женщин сочетание мужской грубости и нежности соединялись в этом человеке. Наташа понимала: еще мгновение – и она совсем поплывет: ни мыслей не останется, ни чувств, ни ощущения времени. Ничего, кроме желания.
Да, с таким мужиком все именно так и произойдет – останется лишь одно желание подчиняться. Лишь одно ощущение – переполняющего тебя восторга.
Но, боже! Ей же нельзя! Нельзя ей теперь, господи!
Она ведь – оружие. Она может убить хорошего человека.
Наташа с силой оттолкнула Цветкова.
Тот от неожиданности отпрянул, едва не упав.
Сказала зачем-то глупое:
– Извините, извините… – И опрометью… в коридор, по коридору, вниз по лестнице, к выходу.
Бежала, повторяя зачем-то как сумасшедшая: «Я – заразная, я заразная, я заразная… Я – оружие… Я – оружие… Я – оружие…» Села в машину, даром что выпила, и тут же – по газам, словно боясь, что Цветков станет гнаться за ней.
Отъехала. Понимала: нет сил дальше рулить, надо бы в себя прийти. Остановилась. Вышла.
Чтобы прийти в себя, был один верный способ – набрать Риткин номер.
– Ритуля, все! Все, конец! Ко мне Цветков приставал, а я его… Представляешь, сначала сама бросилась его целовать, а потом… как вспомнила, что со мной… Ну, про мой диагноз… А он такие мне слова говорил, и так искренно… А я… Я…
Ритуля была хороша еще и тем, что, казалось, всегда ждала Наташиного звонка, никогда ничему не удивлялась и в любую ситуацию врубалась с ходу:
– А он хороший, Цветков-то?
– Классный. При чем тут…
– Да нет… Я подумала: если плохой – так и ладно! Одним заразным больше, одним – меньше. Так им, мужикам скотинистым, и надо!
– Что ты несешь? – попыталась возмутиться Наташа, понимая, что от слов и самого голоса Риты действительно начала успокаиваться.
– Извини, подруга, неловко тебе даже как-то об этом говорить, – продолжила Рита, – но если он – человек хороший, то чего бы тебе не вспомнить об одном прекрасном изобретении человечества? Я имею в виду презервативы?
– Да, да, – залепетала Наташа. – Конечно. Извини. Перезвоню. Пока.
Она села в машину, включила радио на полную громкость и помчалась домой.
НАПАДЕНИЕ
Наташа парковала машину на платной стоянке. До дома надо было идти минут десять – это если по улице. А если срезать, дворами, то пять.
Настроение было поганое. Хотелось поскорее домой, еще выпить чуть-чуть, потом – в душ, потом еще выпить – и в койку.
Она повернула во двор и сразу услышала за спиной шаги. Убыстрила шаг – за спиной тоже заторопились. Остановилась. За спиной все стихло.
Оглянулась.
За ней шли два мужика. В масках.
Она бросилась бежать.
Догнали ее быстро. Практически сразу.
Почувствовав сзади дыхание, она развернулась, попытавшись ударить нападавшего сумкой по голове.
Ничего не вышло – сумку перехватили, вырвали.
Наташа подумала: «Слава богу, это просто грабители!»
Но сумка была отброшена в сторону.
Тот, кто напал, заломил ей руки за спину, прижал к себе, ногами удерживая ее ноги. Это был огромный, толстый человек. Он держал ее так крепко, что она вообще пошевелиться не могла, только мотала головой.
Второй подошел спокойно – Наташе казалось, что она видит, как он улыбается под маской, – и начал медленно, нагло расстегивать пуговицы на ее блузке. Она попробовала укусить его за руку и тут же получила весьма ощутимую пощечину.
Ей было так страшно, как не бывало еще никогда в жизни. И уже подступала та самая апатия страха, когда на все становится наплевать и ты только подчиняешься этой апатии, плывешь по ней, не в силах сопротивляться.
«Но я ведь – оружие, – вдруг вспомнила Наташа. – Я ведь – оружие».
Она улыбнулась и сказала, как могла нежно:
– Ой, ребятки… Что ж вы сами-то не попросили, а? А я тоже, дура, растерялась, убегала зачем-то, дуреха… У меня ж мужика, почитай, годика два не было, а тут вы… – Наташа повернула голову к толстяку. – Да не держи ты меня, не убегу я… Только вы вместе, ладно? Ну, или по очереди? Хорошо? А то когда еще придется… Хочется насытиться, понимаете?
В стане нападающих радости не ощущалось. Ощущалась растерянность.
Толстый даже ослабил свои железные тиски.
Наташе удалось освободить руку.
Наташа, как могла нежно, погладила толстого по животу, потом рука скользнула ниже, Наташа нашарила молнию, потянула вниз…
«Блин, что творится?» – успела подумать она.
И тут возник Семен Львович. Возник, как всегда, из ниоткуда. Он бежал через двор, громко крича и держа трость наперерез, словно саблю. Семен Львович, видимо, использовал тактику психической атаки.
Нападавшие замерли, пытаясь осмыслить происходящее: пожилой, весьма тщедушного вида человек в очках и шляпе мчался на них, громко и невнятно крича и угрожая тростью.
Нападавшие думали медленней, чем бежал Семен Львович.
Добежав, он сначала ударил одного тростью по голове, а с другого зачем-то сорвал маску.
Под маской оказался охранник Артура.
Второй тоже снял маску, отпустил Наташу и буркнул:
– Молодец, баба, не испугалась. – Потом он поднял одной рукой Семена Львовича за лацкан белого пиджака: – Повезло тебе, мужик, что у нас указание – никого, кроме этой бабы, не трогать… – Поставил Семена Львовича на землю и сказал, обращаясь к Наташе: – Извинись перед Артуром. Извинись, а то жизни у тебя не будет. Изведем, сука!
Оба направились к ожидавшей их машине.
– Куда же вы, мальчики? – Наташа застегивала блузку. – А повеселиться? Вы же обещали…
Охранники ничего не ответили, сели в машину и умчались.
– Вы что, их знаете? – спросил Семен Львович, разыскивая в кустах Наташину сумку.
– Да так… – Наташа улыбнулась. – А вы откуда взялись, Семен Львович?
– Я же вам говорил, Наташенька, уже не раз: я всегда появляюсь, когда бываю нужен.
– Ну, тогда проводите меня до дома, кавалер. И пойдемте выпьем, если не возражаете. Мне это очень нужно.
На дне рождения, Наташа еще как-то держалась: редакция, народ, то да се, да и Цветков опять же. А домой пришла, выпила-то две рюмочки – и, пожалуйста, развезло.
Конечно, трезвого ума на то, чтобы не признаться Семену Львовичу в своем диагнозе, хватило. Но больше ума не хватило ни на что.
Наташа пьяно и невнятно плакалась на свою жизнь. Семен Львович слушал, попивая чай – от более крепких напитков отказался категорически.
Слушал молча. Смотрел по-доброму. Не утешал, не спорил. Разговор напоминал общение с доброжелательным магнитофоном: ты говоришь, он благосклонно записывает.
После четвертой рюмки у Наташи все слова закончились.
Они молчали.
Наташе ужасно хотелось Семена Львовича о чем-нибудь спросить, но у нее никак не получалось сформулировать вопрос.