Наташа хотела сказать об этом Пестелю. Отвернулась от телевизора, увидела, что лицо Павла Ивановича стало белей его рубашки, а рука уже совсем набухла кровью. И подумала: «Боже мой, мы же не телевизор ехали смотреть, мы же в больницу ехали. Вот они – врачи. Целая стена людей в белых халатах».
– Эй, вы! – крикнула Наташа в эту белую стену. – Тут человек кровью истекает. А вы…
– Да ладно, – вздохнул один из белых халатов, не оборачиваясь, и добавил: – Такое происходит… Другие ждут, и вы подождете…
Только тут Наташа заметила, что вокруг действительно много людей. Пьяные или трезвые, с окровавленными лицами или переломанными руками, с легкими или более тяжелыми ранениями – они лежали на носилках или сидели на неудобных, ободранных банкетках. Некоторые страдали в одиночестве, рядом с иными сидели друзья, родственники держали за руки, сочувственно заглядывали в глаза. Но у всех раненых было одно общее, отрешенно-трагическое выражение лица.
Этих людей совершенно не волновали «Новости» по телевизору. Казалось, они постучали в двери Смерти и теперь ждут, откроют им или нет.
– Мы оттуда, – крикнула Наташа. – Мы – из телестудии. – И повторила еще раз: – Из телестудии!
Слово было как пароль. Их тут же узнали:
– Вас же только что по телевизору… Вы же… Мы же видели… – И крики: – Носилки сюда! Скорей! Жертвы теракта! Быстрей!
Наташа почувствовала, как сильные и властные мужские руки пытаются уложить ее на носилки.
– Меня не надо, – огрызнулась она. – Вот он. У него пулевое ранение.
– Я сам дойду без всяких носилок, – сказал Пестель и уже через мгновение исчез за грязными белыми дверьми.
Белая стена халатов резко развернулась к ней, начались вопросы: как там? много ли жертв?
Отвечать не хотелось.
Наташа выбрала среди врачей одного, отвела в сторону:
– Послушайте, сейчас начнут прибывать «скорые» и про этих людей вовсе забудут… – Она показала в сторону несчастных, ожидающих своей участи. – Вы не могли бы сделать так, чтобы ими занялись?
Выражение лица доктора Наташе что-то очень напоминало… Ах да, так смотрит гаишник, когда крутит в руках права.
– А я про вас в газету напишу добрые слова. – Наташа смотрела подобострастно.
– Вы – журналист? Правда?
Наташа показала редакционное удостоверение.
– Хорошая газета, популярная. А вы точно напишете? – Врач смотрел недоверчиво. – Тогда запишите в блокнотик: Денис Сунько, дежурный врач.
Наташа достала блокнотик. Денис Сунько никуда не уходил – ждал, пока она запишет.
Записала.
И – закрутилась карусель. Вмиг откуда-то появились носилки, забегали врачи…
Когда начали подъезжать «скорые», те, стучащиеся в двери Смерти, уже исчезли за белой больничной дверью.
Можно было уходить. Но Наташа понимала, что не уйдет, пока не узнает, что с Пестелем. Казалось бы, что ей до этого человека? Но не уйдет – точно.
Села на банкетку, чтобы передохнуть, и тут услышала:
– Наталья Александровна.
К ней шел удивительно красивый молодой человек в белом костюме и черной майке.
– Коростылев Сергей Сергеевич, – представился он. – Следователь прокуратуры. Вы разрешите задать вам пару вопросов?
Наташа обрадовалась, так как в ожидании вестей о Пестеле у нее появилось занятие.
– Мы вас еще, конечно, вызовем… – Коростылев говорил медленно, без улыбки, голосом человека, которому все ужасно надоело. – Но вы же понимаете, – он вздохнул, – каждая минута дорога. Вы уж расскажите, как там все было. А потом мы вас вызовем. Повесткой. Вы будете свидетелем. А пока…
Этот красивый молодой человек оказался похожим на робота, которого запрограммировали на определенную задачу, вот он ее и выполняет – бесстрастно, равнодушно, спокойно.
Наташа начала рассказывать.
Коростылев слушал не перебивая.
Она говорила, а сама думала про Пестеля. Вот, например, если он останется в больнице, она хотела бы его навещать. Хотела бы! – в этом надо честно себе признаться. Но, с другой стороны, в ее нынешнем положении необходимо взять себя в руки, не начинать тех отношений, которые неминуемо приведут к тому, что ей запрещено. Теперь она по любви не может, теперь – только из мести.
– Вы запомнили лицо стрелявшего? – лениво спросил Коростылев. – Сможете описать?
– Смогу. Только, я думаю, его наверняка успели снять. Телевидение все-таки. Вы посмотрите. Может быть, даже момент выстрела есть на пленке.
– Это правильно, – вздохнул Коростылев. – Продолжайте.
– А что, собственно, продолжать? – спросила Наташа. – Я рассказала все, что знала. Если у вас есть какие-то вопросы – пожалуйста, я отвечу.
– Вопросы, – вздохнул Коростылев, – вопросы у нас всегда есть. Такая жизнь: всегда есть вопросы.
Больше, однако, Коростылев ничего не спрашивал. Наташа не знала, что говорить. Так и стояли молча среди водоворота людей.
– Сергей Сергеевич? – К Коростылеву подошел врач. Он был абсолютно лыс, даже на лице не было никакой растительности, только дырки глаз, носа, рта… Было совершенно очевидно, что все должны были называть такого человека Фантомас. – Мне сказали подойти к вам, я – Георгий Степанович, доктор…
Коростылев перебил его:
– Жертвы есть?
– Есть.
– Много?
– О количестве я говорить не уполномочен.
– Каков характер повреждений?
Георгий Степанович нервничал. И чем более спокойным был Коростылев, тем больше нервничал врач:
– Послушайте, у меня там раненые, а вы тут… Извините.
– Ничего, ничего, – вздохнул Коростылев. – Продолжайте.
– Мне, видите ли, нечего продолжать. Вы прекрасно знаете: для того чтобы давать сведения, интервью всякие, у нас есть начальство. А мы – лечим. Понимаете? У нас так повелось: одни разговаривают, другие работают. Понимаете?
– Понимаю, – снова вздохнул Коростылев. – Что ж тут сложного? Как говорится, в нашем колхозе та же фигня. Вы идите, лечите.
– Начальство позвать?
– Зачем? Начальство нас само найдет. Скоро прибежит спрашивать, о чем можно прессе говорить, а о чем ни-ни.
Наташа догнала Фантомаса у самой двери, дернула за рукав халата:
– Георгий Степанович, простите, я…
Врач резко развернулся, но вдруг голое лицо его осветилось улыбкой:
– А я вас узнал… Вы вели этот кошмар, да? Хотите узнать про вашего товарища? У него еще фамилия такая историческая…
– Пестель…
– Да-да.
– Строптивый он у вас очень. Все-таки пулевое ранение. Правда, кость не задета, мы рану обработали. Я хотел бы оставить его в больнице, но он…
И тут абсолютно кстати, как бывает только в плохом кино, распахнулась грязная дверь, и из нее выскочил Пестель. Пиджак надет на голое тело. Перевязанная рука болтается на подвязке. Вид не просто нервный – сумасшедший.
– Что вы тут стоите? – заорал он на Фантомаса. – Вы туда идите! Там… Там… Вам туда надо! – Он увидел Наташу, бросился к ней: – Господи, вы меня дождались! Как я рад! А я уж думал, вы… А вы – нет, вы тут…
– Вам заявление надо написать, что вы отказываетесь от госпитализации, – спокойно сказал Фантомас.
– Да написал я, написал! – негодовал Пестель.
– Вот и хорошо. – Фантомас взялся за ручку двери.
Наташа представила, что ждет этого человека за грязной дверью. В глазах ее появились слезы.
Взяла Фантомаса за руку:
– Георгий Степанович, вы простите нас, пожалуйста, мы столько пережили.
Фантомас улыбнулся:
– Что вы! Если в России просить у всех прощения, ни на что другое времени не останется. – Он нагнулся к Наташе и сказал в самое ухо, глазами показывая на Пестеля: – А мужик этот хороший. Настоящий мужик. Я тут, знаете, разных перевидал, он – настоящий.
Наташе почему-то стало приятно, словно говорили о ее хорошем знакомом. Хотя кто такой Пестель? Еще утром она его вообще не знала. Сейчас надо отвезти его домой – и забыть.
– Пойдемте, Павел Иванович. Я вас подвезу.