Я прикладываю сари к груди и смотрюсь в зеркало.
Ты похожа на мать, – говорит, подходя ко мне, бапу. – В день нашей с ней свадьбы.
Красный шелк лучится теплом.
Елена Эльсинорская
Хелен нравится одевальная песенка маты:
Я накидываю сари ей на голову и на плечи.
Хелен, ты в нем похожа на Деву Марию в рождественском представлении.
Гениально. Беременная девственница. Жаль, у меня нет сари. Представь: приходим мы такие в школу, обе в сари… А они у нас – упс! – разматываются и сваливаются прямо у Майкла на глазах! А он, бедный, не может понять, кого из нас больше хочет.
Я сердито смотрю на Хелен, а она хихикает и произносит одними губами С-Е-К-С-И.
Я стараюсь забыть тот случай.
(Майкл помогает мне подняться с пола. Конец сари остается у него в руке. Извини, – говорит он шепотом.)
Неужели? Ты хочешь забыть, как Майкл Дивьенн склонился над тобой посреди школьного коридора?
Что?
Напряги воображение, Джива. Сосредоточься.
Это тебе, Хелен, хорошо бы сосредоточиться. Нам же сдавать задание по мировым религиям. Ты – христианка. Я – дитя загадочных сикхов.
Ладно. – Хелен оборачивает зеленое сари вокруг бедер, как пляжное полотенце. – Напомни, во что вы там верите.
Майя, – доносится шепот из коридора.
Ты что-то сказала? – спрашивает Хелен.
Мама напевает за открытой дверью моей комнаты.
Здравствуйте, миссис Сингх!
Я провожу Хелен мимо маты и заталкиваю в ванную. Мы верим, что у нас много жизней. Я запираю дверь на замок. Если живешь правильно, в следующей жизни будешь вознаграждена.
А если много начудишь?
Родишься тараканом.
Круто, – говорит Хелен, рассматривая комки в туши для ресниц. – Реинкарнация. Шанс попробовать снова. Правда ведь, он должен быть у всех?
Мама слышит только музыку
Громко захлопывается крышка пианино.
Что ты сказала? Голос у маты дрожит.
Ничего, мата. Пожалуйста, играй дальше.
Что. Ты. Сказала.
Я сказала, что, когда ты играешь, пальцы у тебя очень быстрые. Бегают, как мыши в амбаре. В смысле… такие веселые мыши.
Да. Мыши. Я играю музыку для кур, коров и спящих котов. А моя дочь говорит, что пальцы у меня похожи на грызунов.
Вскинув над головой красивые руки, мама словно бы играет на подвешенном в воздухе пианино. Ее короткие белые ногти сияют, как опалы.
Внезапно мата хватает меня за руку и тащит вниз по лестнице на кухню. Открывает тяжелую заднюю дверь, пинком распахивает дверь с сеткой от насекомых и выталкивает меня на тусклый солнечный свет. Летом от нас бы в разные стороны бросились испуганно кудахчущие куры. Осенью я услышала бы, как где-то в поле кашляет черными клубами дыма комбайн. Но зимой до меня не доносится ни звука. В прерии тихо. Как в серединке куриного яйца.
Скажи, что ты слышишь, Майя?
Она держит меня за дрожащие плечи. Я ищу ответ поудачнее, такой, чтобы она перестала злиться, улыбнулась и больше не чувствовала себя одинокой. Я хочу сказать, что слышу музыку. Я слышу Баха, когда кормлю кур. Слышу Бетховена в ритме собственного сердца. Музыка окружает меня со всех сторон.
Я слышу твою музыку, мата, – вертится у меня на языке. Но нет, это прозвучит глупо.
Я слышу ветер, – говорю я шепотом. Мата отпускает мои плечи и смотри на свои руки, как будто они чужие. Я его постоянно слышу.
Мама смотрит на небо, исчерченное облаками, похожими на конские хвосты. Если повезет, Майя, этот твой ветер в один прекрасный день унесет меня прочь. Она входит в дом и, потянув сетчатую дверь, щелкает пружинной щеколдой. Потом закрывает и запирает деревянную дверь.