Иногда ветер шепчет мое имя: Майя.
Кто видел ветер?
Миссис Робинсон прочитала нам это стихотворение Кристины Россетти в третьем классе. А потом мы пошли на улицу посмотреть, как это бывает.
Восьмилетние школьники числом двадцать один, со спортивной площадки эльсинорской начальной школы мы во все глаза смотрели на поле. Ждали, когда ветер начнет гнуть колосья.
Вижу, вижу! – закричала я. – Вижу оранжевый ветер!
Нет, детка, – сказала учительница. – Ветер увидеть нельзя. Видно только, как он дует.
Я его правда вижу.
Не видишь, не видишь, – насмешливо заголосили мои одноклассники. – Ты все придумала.
А я ничего не придумывала. Я на самом деле видела, как над подсолнухами реяла широкая оранжевая лента.
Их смех напомнил мне о том, что я и так уже хорошо знала. Я другая. У меня странные родители, приехавшие издалека. Из-за океана, из страны тюрбанов и сари, где пишут смешными закорючками. Я принадлежу к народу, который умеет видеть то, чего нет. Создает целые миры из ничего – из воздуха, ветра, воды, мести.
Но Хелен, самая красивая девочка в классе, позавидовала мне.
Если бы я умела видеть ветер, я бы умела и прятаться, – шепнула она мне. – А то у моего отца ужасный характер. Он бьет меня даже за то, что я не люблю фасоль!
Она взяла меня за руку. У меня появилась подруга, которой тоже хотелось исчезнуть.
Подслушано через стенку
Амар, со мной никто в городе не разговаривает.
А ты первая заводи разговор. Старайся быть дружелюбней. Со временем этому можно научиться.
Со временем? Мы здесь уже девять лет.
Надо больше стараться.
Почему это я должна стараться, а не остальные? Как-то раз одна женщина протянула ко мне руку и пощупала мое сари. Как будто я не живой человек, а рулон материи на полке в магазине. Это грубо и невоспитанно.
Тогда носи платье. Штаны какие-нибудь. А в сари ходи только дома.
Ни за что. У канадцев одежда уродливая. Хуже одеваются только пугала в огороде. А ты сам, например, смог бы тюрбан не носить?
Тюрбан – совсем другое.
О да, Амар. Совсем другое дело. Потому что ты мужчина. Потому что сикх. А я – простая индусская женщина в богом забытой дыре.
Но и здесь надо ходить с высоко поднятой головой, Лила.
Я больше не могу. Их взгляды прожигают мне кожу. Как будто от меня все время требуют извинений, а я даже не понимаю за что!
Ну хорошо, если тебе так больше нравится, сиди дома и никуда не ходи.
Я больше не могу так жить, Амар. Прошу, свози меня домой.
На это нет денег, Лила. Нужно купить новые инструменты в мастерскую.
Ну хотя бы позволь мне одной слетать. Умоляю.
То есть ты хочешь бросить здесь дочь и мужа?
Ненадолго же, Амар. На два-три месяца. Не больше.
Лила, нельзя думать только о себе! Ты живешь здесь.
Это не жизнь! Это медленное умирание.
Мама плачет по ночам. Отец без конца мерит шагами комнату. Я накрываюсь одеялом с головой, чтобы ничего этого не слышать.
Всему свое время
Так всегда говорит миссис Харт, наша классная руководительница. Надо научиться терпеть. Тот, кто умеет ждать, будет вознагражден.
Класс замер. Спины в струнку. Руки на партах. Мы стараемся не дышать. Вздохнешь – и тебе конец.
Всему свое время, – говорит миссис Харт негромко. Она прохаживается между партами, вертя бедрами, как двумя тыквами на шарнирах.
Ну и картина, – стонет Майкл. Его слышно даже в первом ряду.
Хелен, хихикнув, затыкает кулаком себе рот, идеально подведенный розовой помадой. Я смотрю на нее в восхищении. Она стала моей лучшей подругой в тот день, когда сказала: Не смей стричься, Джива. А то я тебя убью.