Поймал необыкновенный кайф, возвращаясь с ним под руку. Так вообще бывает? Идти с мужчиной и испытывать к нему… всякое. Ещё можно обнять и непристойно прижаться. Ощутить смущение. Или его эрекцию. Или и то, и другое. И я не знаю, как вести себя с непривычки. Появилась неуклюжесть, какой-то глупый страх. И остатки подозрений. Я верю своим чувствам и хочу верить его синим глазам. Но всё же в его рюкзаке лежит пистолет. И, кто знает, что-нибудь ещё. Не менее опасное. И мне неизвестны окончания других историй о нас. Не покоился ли я по сценарию коварных богов на дне озера с простреленной башкой?
Я доедал грибы и рулеты, не переставая думать, и рассеяно запивал всё чаем. Сидел на его коленях, осторожно удерживаемый под талией. Он снова спокоен, как удав. Очень горячий удав.
— Ты специально учился кашеварить перед приездом? Чтоб свести меня с ума?
— Кое-какие навыки были с предыдущих заданий и одиночных вылазок в безлюдные места. Но я тоже не люблю готовить, по большому счёту. Поэтому теперь, когда миссия провалена, не жди от меня особых кулинарных шедевров. Максимум — сырая пицца и пережаренный картофель, — он рассмеялся… чудесным, обволакивающим грудным смехом. Я сомлел, немного обиженный, что он лишал меня своих эмоций целую неделю. — Шутка. Нравится смотреть, как ты уплетаешь за обе щеки… — он помедлил, будто собирался ещё что-то добавить. Но не добавил. Я вытер рот и повернулся, обвив его за шею.
— Я готов говорить. Тема серьёзная, так что — начинай.
— Я инсценирую твоё убийство. Тебе придётся полностью мне довериться. Потом я уйду, а ты должен будешь захорониться в домике. Никаких вылазок к озеру, не жги свет, не высовывайся из окон и не топай слишком громко. Я постараюсь вернуться за тобой так быстро, как только смогу. Вертолёт в связи с твоей «смертью» больше не будет прилетать, поэтому распредели еду по минимуму на каждый день, — он с грустью обнял мои щеки. — Ты и так худой, как щепка. И заставляешь меня волноваться.
— Да, будет глупо, если ты вернёшься, а я тут помер с голоду, — я хотел развеселить его, но добился только нахмуренных бровей. — Твои лыжи заново сколочены и склеены, возвращаться можно хоть сегодня.
— Я знаю. Я слышал, как ты пыхтел три дня подряд, усердно чиня эти деревяшки. Ксавьер, за мной отправлен вертолёт. Он прибудет сегодня вечером. У нас есть совсем немного времени на подготовку, — он поднялся, аккуратно ссадив меня на соседний стул. — И ещё одно. Имена Франсуа и Якоби Дюпонты тебе о чём-то говорят?
Я непроизвольно скрипнул зубами.
— Да. Это наследники… моего состояния. По их распоряжению я заброшен в эту дыру.
— Они тебя заказали. Франсуа связался с наводчиком, а тот — со мной. Договорились об условиях. Якоби приходила на встречу и отдавала моему человеку гонорар. Ксавьер?
— Что ты хочешь услышать? Им было мало спрятать меня. Решили устранить совсем. Но я не понимаю. Я же больше не претендую ни на какие деньги, я подписал отказ.
— Ксавьер…
— Ну что?!
— Расскажи мне. Какое преступление ты совершил?
— Я не желаю врать. А значит, ничего не скажу. Извини.
— В досье написано, что ты работал программистом. Это кибер-преступление?
— Не расспрашивай меня. Если однажды всё-таки хочешь услышать ответ. Я запомнил… твои глаза в момент вопроса. Твою жажду и любопытство. Я обязательно отвечу. Но не сегодня.
Я говорил и пугался. Что установившаяся между нами связь сейчас разрушится. Я доверил ему своё тело, но доверять информацию из своего мозга пока не готов. Прошло мало времени. На одной чаше весов у меня его пистолет, на второй — его взгляд и его руки. На какой из чаш притаилась ложь, я не знаю. Я закрыл глаза, пытаясь не думать о том, что он сейчас уйдёт. Больше не проронит ни слова. Или не улыбнётся. Или…
Он поднял мою голову за подбородок и крепко поцеловал.
— Пойдём наверх. Я хочу провести с тобой последние часы перед возвращением.
— Зачем? Там только кровать… Секс? Разве это разумно?
— Дурачок. Нет, не секс. Я хочу, чтоб ты лёг и расслабился. Прекратил столько думать… Все эти мысли омрачают твоё лицо. Делают его несчастным и ещё более худым. Я хочу разгладить твой лоб. И разомкнуть угрюмо сжатые губы. Я знаю, что ты не веришь мне, но иначе быть не могло. Я убийца. Но я не твой убийца.
Я молчал, поднимаясь по лестнице. Пришли. Он начал раздеваться, а я — тайком глотать слюну. Мысли утекают в другое, восторженное русло. Вьются вокруг тонкого мощного торса, у него силуэт сладострастного божества или титана… но не человека. Не бывает таких идеально ровных линий. Интересно, он сам-то в курсе своей красоты? Непохоже, чтобы его это заботило.
— Эндж, — я вольно обратился с именем и обвил его гладкие плечи. — Ты представляешь себе хоть что-нибудь? Если я выйду из заключения. Что я буду делать? Скрываться, бросаться в бега? Подделывать документы и внешность? Жить на чужбине под чужой фамилией? Скитаться, не зная покоя? Может, стоит меня убить… избавив от новых злоключений.
Он легонько толкнул меня в постель, упал сам и прижался, запустив руки под мою рубашку.
— Я прошу тебя — не думай. Там, на свободе, по-другому дышится. И по-другому думается. Ты очень долго сидел тут один. Я корю себя за то, что не пришёл раньше. Они делают из тебя психопата. Пессимиста и конченого человека. Ломают волю и желание сопротивляться. Но они не преуспели, — он говорил шёпотом. Медленно гладил по волосам, потом перешёл на мою спину и ниже. — Я разберусь со всем. Я помогу тебе. Я хочу тебя. Я нашёл тебя, и ты достанешься мне. А теперь спи. Выброси всё из головы.
Я повернулся на бок, лицом к нему. Он безмятежен, серьёзен… и, конечно же, спокоен. Глубину его спокойствия я хотел бы измерить. Похоже, оно бездонное. Я протянул руки, и он с готовностью сжал их. Опять захотелось плакать. Моя психика действительно расшатана. Если бы можно было не отпустить его обратно… Я чуть не сказал это вслух. Но только вздохнул и подставил губы под ещё один поцелуй.
========== La partie 4. Вершина ==========
Я проснулся на закате, с жуткой головной болью. Кое-как привёл в порядок торчащие во все стороны волосы и побрёл искать киллера. Нашёл внизу, он разводил на водяной бане что-то вонючее, рядом лежал небольшой кожаный футляр. Я сначала не понял, откуда он взялся, потом заметил болтающийся на шее Ангела фотоаппарат. Новенький блестящий Nikon.
— Ты всё это привёз с собой? Как ты знал, что оно пригодится?
— Я не знал. Всегда есть запасной план. Доказательство убийства — обязательный атрибут, а остальное — импровизация. Кажется, готово. Ложись на пол.
— Что?
— Если хочешь быть убиенным на снегу, иди во двор, но я предпочитаю дом. Ложись.
Я послушался. Он начал укладывать мои ноги в какую-то ему одному известную позицию, а руки разводить в стороны. Я не удержался и начал довольно глупо хихикать, представляя, как всё это выглядит со стороны. В моменты, когда он низко наклонялся, поправляя то наклон головы, то задранный подбородок, я разглядывал его сосредоточенное лицо. Глаза, держащие меня под гипнозом. Безукоризненная форма губ. Я пытался их ловить, он уклонялся и снова поправлял мне подбородок. И терпел дурацкие шуточки.
— Андж… а покойники часто шевелятся? Лезут целоваться, пристают с нескромными вопросами? Мешают фотографировать? Что ты там варил? Небольшая лужа огня и серы, заранее, чтоб не радовался? А отпевать меня будут? Или просто бросят в погреб? Что это? Краска? А почему такая вонючая? О, ты залепишь мне пасть, наконец-то.
Он ни на что не отвечал. Зачерпнул горячую серую жижу, подождал, пока стечёт, и намазал мне рот, сделав губы сухими и мертвенными. Потом немножко нанёс на щёки и лоб, заострил нос. Капнул какой-то пахучей эссенции, и смесь стала голубой. Спичкой он нарисовал, точнее, навёл резкость на мои вены — в районе локтевых впадин и шеи. Последним штрихом стала кровь, которую он взял из моего пальца, смешал с горстью земли до густого, почти чёрного оттенка и жирным слоем нанёс мне на висок. Ровное круглое пятно. Издалека не отличить от пулевого отверстия. Струйку черноватой крови он нарисовал ещё на ухе и продолжил праздник смерти на полу. После этого мне уже строго было приказано не двигаться и пошире раскрыть глаза. Остатками смеси он разукрасил мои ладони и все торчащие из-под одежды части тела, сделав мою естественную бледность сероватой. Думаю, что теперь я первоклассный покойник. Лежащие в ящиках морга молодчики завидовали мне и плакали.