Ты нашёл меня. Всё, что осталось от меня. Наверное. Я угадываю, смутно слыша издалека стук твоего сердца. Оно так бьётся, так сильно, так жарко, так быстро. Ты целуешь меня, в мёртвые губы, ты молчишь, но зовёшь меня, зовёшь, так страстно, так неистово… Так, как бьётся твоё сердце. Я хочу обнять его в твоей груди, но не могу, как же далеко меня отнесло, Ангел. Я затоплен твоей горечью, я разбит, рассеян ещё больше, и я ухожу, забирая с собой стук твоего сердца. Там, куда я ухожу, ты не придёшь за мной. И этот стук, эти глухие тяжёлые удары — единственное, что не исчезает и не стирается.
Найди мою тетрадь и вскрой ответ на свой вопрос. Я написал тебе, одному лишь тебе… о том, что совершил.
========== Fin: quispiam mutatum ==========
Я фаталист. С того света не возвращаются. И со дна колоссальной снежной могилы – тоже. В своём неверии я потерял Бога и готовился ко встрече с небытием. Поэтому заворочаться на пружинящей поверхности было как минимум странно. Голова трещала, но терпимо, в горле застоялась горечь, тошнило… а после того, как я шевельнулся, в левую руку стрельнула резкая боль, так, что в глазах заплавали цветные пятна. Кстати, о глазах. Я не могу их открыть, полголовы накрыто чем-то, сами веки опухли и отяжелели. Я зашевелился снова, но повернуться не смог. Ног совсем не чувствую. Неужели их нет?!
Захотелось закричать, позвать на помощь, услышать кого-нибудь в ответ, найтись, в конце концов, я не могу понять, где я… Но получился только тихий невнятный стон. Рука продолжала болеть, но я сгибал и разгибал пальцы, убеждаясь, что не сплю. Что со мной? Я инвалид? Калека, который больше не будет ходить? Это больница вообще или деревянный ящик, на шесть футов зарытый в землю? От обилия вопросов трещала голова, и кровь разогналась, застучав в висках. Я попытался сказать себе что-то хотя бы шёпотом. Болевшая рука вдруг оказалась сжатой между двух горячих ладоней.
— Мария, вы уснули на посту? Он очнулся. Снимите скорей повязку.
— Но доктор сказал…
— Доктор только предполагал. Прогноз выхода из комы поставила машина. Освободите его сейчас же, ему нужен я.
Я залился слезами, впитав в себя, как губка, его командный голос. Недовольная медсестра, снимая бинты, заметила это и поспешно ретировалась. Я разлеплял измученные веки долго, их жгло и щипало, и сначала я ничего не видел, свет больничных ламп неприятно слепил. Ангел выключил их и вернулся, снова обняв мою руку с двух сторон. Я заморгал, привыкая к полутьме, попытался повернуть голову, но он уже склонился надо мной, чтоб я не мучился и сразу встретился с его глазами.
— Киллер, — свой шёпот я и сам бы не услышал. Он кивнул, затем оглянулся на зелёное больничное покрывало, прятавшее от меня моё же собственное тело.
— Не бойся, ты в гипсе. Двойной перелом бедра, но всё срастётся, я видел рентген. Они обещали мне. Впрочем, у них не было выбора, — он выдал мне тонкую ядовитую улыбку. Я задрожал, подумав, какими методами он выбил из врачей повышенное внимание и комфорт для меня. — Я привёз новые документы, ты записан как пациент Ксавьер Ван Руиж. Ты голландец. Катался на лыжах в Церматте, упал с подъёмника, был найден группой спасателей и доставлен в Сьон. Я твой кузен Юрген Ван Дер Ваальт. Персонал госпиталя думает, что мы любовники, несмотря на родство, так как я сижу в твоей палате четвёртый день подряд и отказываюсь уезжать на ночь в гостиницу. Новостей с тебя пока хватит. Я принесу поесть.
— Почему я был в коме? — я покашлял, но голоса всё равно что нет.
— Ты очень ударился головой во время падения. Подлетая на вертолёте, я увидел схождение лавины. Сразу подумал… — он замер, схватившись за полукруглую спинку моей койки, — что ты там. Покинул дом, ослушался меня. Слежка велась на самом деле, на вершине горы хлопнул динамитный снаряд и привёл снег в движение. В тот же момент на мой телефон поступил звонок. Я выбросил его и занялся тобой.
— Значит, я не дождался чуть-чуть?
— Забудь теперь об этом, — он исчез за мутной стеклянной дверью. Вернулся со стаканом вишнёвого сока, луковым супом-пюре и тёплым омлетом.
— Нет, не стоит. Только не лук! Меня тошнит, Энджи…
Он не слушал. То есть… суп заменил на рисовый и терпеливо запихивал в меня всю еду. Она была вкусной и явно не из больничного буфета. Я ел медленно и неохотно, малюсенькими ложечками, по-прежнему одолеваемый тошнотой, зато сок выцедил жадно и попросил ещё, только чуть разбавленный водой. Головокружение не отступало, но тело болело чуть меньше, хотя и казалось пустой обёрткой от старого меня.
— Не могу больше, — я отодвинулся от больничного столика так далеко, как смог. Прошло полчаса, съеденное просилось наружу, но я лёг как можно удобнее и замер, сложив руки на животе. Ангел молча кивнул, унёс остатки омлета и сделал мне какой-то укол, возможно, витаминный. Потом долго целовал, встав на колени у кровати. За указанным занятием его застала медсестра. Я порозовел от смущения.
— Мария, вы можете идти. Я сам обслужу пациента.
— Что ты имеешь в виду? — поев, я заговорил увереннее.
— В туалет помогу сходить, — он тихо рассмеялся. — Наслаждайся.
*
Я пошёл на поправку. Из реанимации перевёлся в обычную палату, кроме меня там лежала пожилая женщина, она почти всё время спала и не обращала на нас внимания. Ангел находился рядом круглые сутки, но ничего не рассказывал, уклоняясь от расспросов и ссылаясь на моё состояние. Читал вслух книги, газеты и журналы, от телевидения меня тошнило, вместо этого киллер выносил меня в больничный сад, в феврале там ничего не росло, но я дышал воздухом и радовался, что понемногу начинаю двигаться. Мы незаметно стали излюбленной парой для всех санитаров и уборщиков. На нас глазели. Нам завидовали. Ангел оплачивал мои лекарства и уколы с платиновой карты и в сотый раз бережно нёс на прогулку. Я снова задавал вопросы. Он снова откладывал признания на потом. Обнимал под одеждой, непристойно прижимая, я молча упивался его горячим пульсом. Я хочу его, но тело всё ещё как неродное, слишком деревянное.
Гипс сняли через полтора месяца и дали добро на выписку. В нормальном весе я так и не восстановился, но кузен Юрген шепнул, что и без того соблазнён болезненным видом близкого родственника и готов к кровосмешению.
— Мы едем в отель?
— Нет, в аэропорт. Мы возвращаемся домой, Кси.
— Куда?!
— В Нидерланды, естественно. Я живу в Гааге. И ты тоже.
— Ты расскажешь мне, наконец, всё?
— Да. Я без зазрения совести транжирю твоё наследство. Двадцать миллионов евро переведены на мои швейцарские счета, ещё сто двадцать лежат на твоих, нетронутые. Франсуа Дюпонт покончил с собой, его сестра Якоби под стражей и ожидает суда в июле текущего года. Ей предъявлено обвинение в обманном присвоении денежных средств особо крупных размеров. Все деньги возвращены владельцу, то есть — тебе. Тот факт, что ты больше не Санктери, а Ван Руиж, исполнительный орган не интересует. Там работает мой приятель и старый должник.
— А дальше? — я подпрыгнул в нетерпении. Мы ехали в такси-лимузине. — Как ты добился этого? Ты встречался с Дюпонтами? Что ты им сказал?
— Ничего я им не говорил. Отдал наводчику фотографии с места твоего убийства. Спросил, где живут заказчики. Оказалось – в занюханной французской провинции. Переоделся шлюхой и поехал в Нант. Франсуа оказался геем и педофилом, переодевание было излишним. Он вскрыл себе вены, сидя в горячей ванне. Я даже практически не помогал, ему самому страшно понравилось. Сестрица опоздала на вечеринку всего на полчаса. Психологическое давление и шок стали для неё ужасным испытанием. Я заставил её взобраться на карниз и поглядеть на улицу внизу. Ей почему-то захотелось жить, она согласилась на тюрьму. Плакала и просила пощады. Я вспоминал твои худющие запястья с торчащими косточками и резал её лоснящееся от жира лицо. К утру Якоби была готова идти куда угодно и говорить, что прикажут. То единственное, чего я не смог добиться от неё, касается твоего преступления. Я заинтригован до крайности. Она испуганно косилась в сторону и бормотала, что это выше её понимания. Дальше всё затянулось из-за долгих слушаний, переноса судебных заседаний и тотальной слежки. Я потратил весь январь, вынюхивая, кто к тебе приставлен. Наблюдает, охраняет, стережёт «границу» на замке, как бессонный Цербер. Я связывался с Интерполом, но мне ничего не смогли накопать. Это похоже на маниакальность тайной религиозной секты, помноженную на чисто военное мастерство и агрессию. Дюпонты, легкомысленно купив твоё убийство, невольно оказали услугу, прорвав их тотальную оборону. Иначе я бы тебя не вытащил. Я и так тебя поздно вытащил, припомнив скудные запасы и погреб. Я подставлял нас под удар, вернувшись в воздушную зону над долиной, так как не знал, поверили они в твою смерть или нет. Как оказалось — не поверили.