— Но теперь-то всё кончено?
— Нет. Я говорил о звонке. Я не ответил им тогда, выбросив телефонный аппарат в снег. Они всё поняли, но не посмели врываться в больницу. Ожидали, что ты всё равно умрёшь, если не в горах, то здесь. Теперь, когда ты выжил, они могут оказаться на соседних креслах в самолёте. Я не хочу просить об откровенности. Но если ты доверишь мне эту тайну, может быть, я пойму, от чего должен защитить тебя.
Я поглядел на свои слабые ноги, которые следовало укрепить прогулками на велосипеде и спортивной ходьбой. Перевёл взгляд на его красивое лицо, туго перехваченные резинкой волосы, белый камень с дыркой, неизменно болтающийся на шее… и тихо уткнулся в его грудь.
— Боюсь. Очень. Узнав о преступлении, ты не сможешь находиться со мной рядом, как раньше. Ангел, я боюсь.
— Просто скажи три слова. Четыре, пять или столько, сколько понадобится. Это будут обычные слова. За ними ничего не встанет, не возникнет никакой силы и влияния.
— В последние дни перед попыткой бегства я описывал тебе это от начала до конца в одной из своих тетрадей. Жаль, что ты не нашёл её в домике. Ты мог прочесть и… Ладно, уже плевать. Просто слушай. Мой отец возглавлял секретное военное ведомство. Подразделение армии, если тебе так больше нравится. Ещё он был болен. Обсессивно-компульсивное расстройство, фетишизм, навязчивые идеи геноцида и однополярности мира, возрождение доктрины Трумэна, неонацизм… и сатанизм в некотором роде. Я родился светловолосым и очень белокожим, в угоду его безумных планов. Он посвятил меня дьяволу и четвёртому рейху. По крайней мере, он так считал. С детства я сыт по горло идеологией и целями, которым должен был служить. Меня неоднократно приносили в жертву в ходе весёлых оргий, о которых я лучше умолчу. В свободное от этой мерзости время я изучал высокие технологии. Работать программистом, конечно же, пошёл к отцу. Создавал оборонные оболочки, коды защиты, многоуровневые системы доступа, зашифровывал карты, схемы, чертежи и прочую ерунду. А потом папино начальство сменилось, его лавочку решили прикрыть. Меня, как главного IT-инженера, собирались пригласить на рассекречивание отдела с последующим уничтожением данных. Отец потребовал, чтоб я ослушался приказа, проделал дыру в защите и перекачал всё в резервное хранилище. Попутно он собирался как-то изощрённо вступить со мной в половой контакт. Лет мне было уже много, чуть меньше, чем сейчас, невинности я благополучно лишился в нежном возрасте с одной девушкой-нимфоманкой, а вот его похотливые объятья вызвали приступ настоящего инстинктивного омерзения и страха. День я взял себе на раздумья. А ночью решился со всем покончить. Здание, где находилась штаб-квартира ведомства, было тщательно замаскировано, помимо административных функций оно служило местом сбора этих больных. Они пришли туда на очередную кровавую оргию во главе с отцом. Я убил их, программно повредив систему подачи воды и охлаждения, а затем устроив пожар. К сожалению, кроме них в здании находились невинные жертвы, пленники, исполнявшие роль ширмы. Они жили там постоянно и служили залогом спокойствия ведомства. Кто посмел бы ворваться и причинить им вред? Мне пришлось переступить через совесть, чтобы погубить их вместе с сотней ублюдков. Эндж… я поджёг сиротский приют.
Моя исповедь не закончена, но я должен вздохнуть. Плечи дрожат, а в животе застыл страх, тяжёлым комком. Он не пропадает, даже когда Ангел ласково гладит меня по спине.
— Преданное огласке, дело получилось бы очень громким. Кроме того, со смертью отца я становился обладателем его миллионов. Тут же отыскались родственники по материнской линии, готовые разделить тяжкое финансовое бремя. Меня отправили на обследование в психиатрию, но те работали добросовестно и признали вменяемость. Реальную подоплёку моего поступка никто не узнал. Я и не мог рассказать. Убил детей и точка. Сходил под конвоем на злосчастную проверку и уничтожение всех файлов и архивов, а затем отправился в изгнание из общества. Остатки бывших папиных вояк, по различным причинам не явившиеся на последнюю оргию, охотятся за мной. Они действительно маньяки. Ведь я лишил их фюрера. Сидя в долине, в своём одиноком доме у озера, я наивно думал о том, что мог бы начать новую жизнь. Оставив в прошлом грязь, убрав позорные воспоминания. Но, наверное, это невозможно. Дурацким ритуалом я предан сатане, даже если не верю в него.
— Не предан ты никому. Ты принадлежишь мне, — киллер мягким усилием оторвал меня от своей груди. — У стареющих наёмников рейха есть какие-нибудь опознавательные знаки?
— Ну, они носили чёрное и стригли волосы на манер римских легионеров, — я недоверчиво уставился в его глаза. — А ты не считаешь меня преступником и врагом человечества?
— Считаю. И преклоняюсь перед тобой. Вернёмся к солдатам. Я полагаю, они попытаются захватить самолёт и устроить крушение, чтобы избавиться от тебя. Возможно, один из них уже сидит в кабине пилота. В терминале перед отлётом мы прогуляемся в парикмахерскую и кое-что сделаем с твоими фетиш-волосами. Оружие я в салон пронесу, у меня лицензия, да и вообще… — он взял меня за подбородок, — очаровательные методы убеждать людей в своей правоте. Не волнуйся ни о чём. Я обещал, что разберусь со всем. Я хочу, чтоб ты насладился перелётом, ни больше, ни меньше. В Гааге нас ожидает роскошный ужин, изысканная пытка твоему желудку.
— А кто всё приготовит? Если ты здесь…
— Это небольшой сюрприз, — лукавый прищур, от которого я млею. — Он тебе понравится.
— Твой личный повар?!
— Лучше. Ты сам увидишь.
Тяжёлый ком внутри рассосался. Я прилёг на его колени и осмелился попросить:
— Скажи ещё что-нибудь. Пока мы в такси.
— На шее у меня висит кусок метеорита. Я три месяца не занимался с тобой сексом. Сплю и вижу, как разложил бы на этом мягком сиденье… твой официальный двоюродный брат. Мне кажется, несмотря на неприглядную историю с отцом, тебя это возбуждает. Ты можешь задать мне любой вопрос. Особенно тот, который тебя так мучает. Тот самый, из-за которого я держу себя в руках и не срываю с тебя одежду.
— Не буду. Я получил ответ. Ты любишь феерического идиота.
— Доходягу, а не идиота. Ничего, я откормлю тебя карамельным печеньем, голландским сахарным хлебом, лососем с мандаринами… — он увернулся от удара, — вижу, слюнки потекли.
— А разложи меня. На этом мягком сиденье.
— Мы почти приехали.
— Да хрен с ним, с рейсом. Обманем нацистских индюков, останемся дома.
— Но мы же не дома.
— Мой дом рядом с тобой, Ангел. Дай таксисту на попкорн, пусть валит в кино.
— Что ты сказал? Повтори.
— Мой дом рядом с тобой, — повторил я тише, испуганный изменившимся выражением его глаз. — Дай та…
— Нет, достаточно, — он придвинулся, наваливаясь на меня и толкая в горизонтальное положение. Задрал мою рубашку и футболку под ней, спустил мои узкие джинсы, несмотря на эту узость, они совсем болтались на исхудавшем теле. Обеспокоенный сравнительно близким присутствием таксиста, я робко ослабил ремень на лакированных штанах Ангела, замешкался и покраснел, услышав короткий смешок. — А в первый раз ты так не церемонился со мной, Ксавьер.
— В первый раз ты был немым, — тихо отпарировал я, хоть и не сразу нашёлся, что придумать. — Давай. Твоя очередь требовать нежности и садизма.
_____________