коротких рубленых как бисер фразах Табаны чувствовалась неуверенность. Она и сама не понимала, что или кто сидит сейчас рядом с ней. Просто женщина знала так, как знает каждая кхолка, что перед нею - ее дитя, связь с которым не обрывается даже после смерти.
- Я не Лэрика. Я - Эрика. Я родилась в другом мире, - девушка попыталась произнести это как можно мягче. Она даже протянула было руку, чтобы обнять женщину, но потом передумала, - я землянка. Моя мама... Я хотела бы вспомнить, я хотела бы понять почему ты похожа на мою маму... Я почти ничего не помню. Только запах и глаза мамы. И еще некоторые картины из своей прошлой жизни, но я не уверена, что это мои собственные воспоминания. Табана, я действительно ношу в себе часть твоей дочери. Боги играли и... мы с Лэрикой стали одним, поселившись в одном теле. Я выролсла в другом мире и потом боги взяли меня к себе. Табана, расскажи мне то, что можешь рассказать.
Женщина молчала. Потом, как будто бы отвечая своим мыслям, кивнула и начала свой рассказ.
- Лэрика умерла через несколько недель после своего рождения. Но потом мы даже не сумели ее похоронить. Ее тело исчезло и, - она замялась, - поэтому мне показалось, что она не умерла, что ты - это она. Не так уж я и ошиблась. А потом начались видения, - еще один взгляд на девушку, быстрый, как удар клинка, а затем секундная пауза. Затем Табана продолжила.
- В нашем мире каждая мать всегда знает, что происходит с ее дитя. Между ребенком и матерью могут быть тысячи дорог, но закрыв глаза, мать увидит, где ее дитя и что с ним происходит. Когда ребенку грозит опасность - женщина всегда знает. Много лет я видела сны о девочке, которую чувствовала как дочь.
Табана принялась рассказывать Эрике о том, как прошло ее детство, о ее маме Наташе. С каждым словом, каждой фразой этой невероятной женщины в Эрике просыпались собственные воспоминания. Как будто бы голос кхолки служил ключом к пропыленным сундукам ее памяти, хранящим в себе тонкие запахи маминых духов, утреннюю дрему в светлой огромной постели, кустик алоэ на белом подоконнике, и множество других моментов бытия, которое она почему-то забыла. Было немного обидно за то, что все это так долго оставалось закрытым от нее, и в то же время девушка с замиранием сердца ждала возвращения каждого мгновения ее памяти. Каждую крупинку пережитого она пробовала на вкус, смакуя, а затем бережно откладывая в сторону. Вдруг кхолка прервала свой рассказ, встала и отошла к двери. Эрика чувствовала, что сейчас рассказ продолжится, и спокойно ждала, которая принять в себя новые фрагменты своей жизни.
- Однажды мне приснился кошмар. Я видела тебя, идущую по холодному мрачному и темному месту. Ты шла среди домов и мечтала, как откроешь дверь в сове жилище, согреешься, но...
И Эрика увидела. Воспоминание так больно резануло ее по сердцу, что она вцепилась в свое запястье зубами, чтобы не закричать. С открытыми широко глазами, из которых катились слезы, со сжатыми скорбью губами она встречала свое прошлое. То самое воспоминание, благодаря которому оказалась в Башне.
Холод подворотен, тихий голос Даго, тяжесть его тела и тупая боль между ног, куда сейчас вторгалось что-то чужое, бесчеловечно разрывая ее. Вспышка. Снова боль, но уже в связанных слишком туго запястьях. Холодные глаза Даго, холодные и равнодушные его слова. Вспышка. Холод, желание убить и умереть самой. Снова вспышка. Боль. И глаза, везде, в каждом уголке ее памяти льдистые глаза Драгомира, который изнасиловал ее чтобы притащить в Башню и чтобы она могла в ней выжить. Только неся в себе часть синеглазого - вполне материальную часть - она могла пережить период адаптации к жизни между мирами.
Кхолка подошла к девушке и попыталась погладить ее. Но жест вышел какой-то виноватый, ненужный и неуместный. Стряхнув с себя руку женщины, Эрика рванулась к двери и через секунду вылетела из комнаты. Она еще не знала, что предпримет, но боль и стыд настолько переполняли ее, что ей просто необходимо было сделать хоть что-нибудь, чтобы не дать этим чувствам ее раздавить.
Побег
Как дрожит стальная гитарная струна под беспощадными пальцами музыканта, так нервы Эрики сейчас звенели, и душа просила пощады. Как больно! И тот синий лес... Он знал, он все знал и помнил, все то, что соединило их и как это произошло. И эти воспоминания ничуть не мешали ему ласкать ее волосы, целовать ее, касаться кожи, говорить с ней. Не мешали. Он помнил ее полузакрытые глаза и тряпичные руки. Он обездвижил кхолку так же, как Эрику тогда, на Земле. Эту боль невозможно было вынести. Девушка сидела на своем ложе обняв колени, и мерно раскачивалась из стороны в стороны. Глаза ее были открыты и из них катились слезы. Сейчас она не могла думать. Она вся была там - в своих только что открытых ей воспоминаниях.