Но благоразумный спутник возразил:
– Нет, ты должен исполнить обещание: всмотрись в это лицо, которое, на первый взгляд, кажется человечьим лицом, а на деле лисья морда. Торс – змеиный, все тело винтом извивается, нутро крученое-верченое, не выпутаешься; спина верблюжья, и даже на носу горб; от пояса вниз – сирена, а то, судя по делам, еще хуже. Прямо держаться неспособен – видишь, как вертит шеей? Ходит горбясь и склоняясь – но не к добру. Руки – крюки, ноги хромы, глаза кривы, говорит фальцетом – и в словах и в делах сплошь фальшь.
– Довольно, – сказал Андренио, – больше не выдержу.
– Согласен, довольно. С тобой происходит то же, что и со всеми: увидав его раз, сыты по горло, видеть больше не могут. Этого-то яи хотел.
– Кто же он, сей венценосный страхолюд? – спросил Андренио. – Кто сей грозный государь?
– Это, – сказал старик, – владыка знаменитый и непостижимый, вся земля ему подвластна из-за того, что нет на земле одной вещи. Он тот, кого все применяют, кем все пользуются, причем в своем доме никто его Ее желает, только в чужом. Это ловкий охотник, чьи вселенские тенета весь мир спутали; хозяин одной половины года, а затем и другой. Это могущественный (среди глупцов) судья, на которого глупцы вечно жалуются, сами себе вынося приговор. Это всевластный повелитель всего живого – не только людей, но и птиц, и рыб, и зверей. Короче, это знаменитый, пресловутый, растреклятый Обман.
– Чего же тут ждать? – сказал Андренио. – Бежим прочь, теперь, чем ближе я к нем)', тем дальше от него.
– Погоди, – молвил старик, – я хочу, чтобы ты познакомился и со всей его семейкой.
Он слегка повернул зеркало, и там появилось чудище более неистовое, чем в «Роланде», старуха более коварная, чем приятельница Семпронио [113].
– Кто эта Мегера? – спросил Андренио.
– Его мать, она им командует и распоряжается, это Ложь.
– Древняя старушка!
– Да, родилась она давненько!
– Ох, и пакостная! А когда открывается, видно, что хромает.
– Потому-то и легко тогда поймать ее с поличным.
– А сколько народу ее окружает!
– Весь мир.
– С виду люди знатные.
– Эти к ней ближе всего.
– А вон те два карлика?
– Это Да и Нет, ее пажи.
– Ай, сколько там посулов, предложений, извинений, комплиментов, ласк! Даже похвалы в ее свите!
Старик повернул зеркало в одну, затем в другую сторону; и в зеркале показалась толпа почтенных – то бишь, полупочтенных – особ.
– Вот это – Невежество, бабушка Обмана, – сказал старик, – дальше его супруга Злоба; потом Глупость, его сестра. А вон там детки: Недуги, Несчастья, Горе, Стыд, Страданье, Раскаянье, Погибель, Смятенье и Униженье. Рядом с Обманом стоят его братья родные и двоюродные: Мошенничество, Надувательство и Плутовство, – любимые чадушки нашего века и времени. Ну, Андренио, теперь доволен? – спросил старик.
– Не то, чтобы доволен, но прозрел. Пойдем, секунды здесь кажутся мне веками. Один и тот же предмет стал для меня дважды пыткой – вначале мучило желание его увидеть, теперь мучит отвращение.
Они вышли из этого Вавилона, Обмановой столицы, через ворота Света. Но Андренио шагал все еще чем-то недовольный – кто вполне доволен? – и старик осведомился, чего ему недостает.
– А как же! Ведь всего себя я еще не нашел.
– Чего ж тебе не хватает?
– Половины.
– Чего? Товарища, что ли?
– Больше.
– Брата?
– И это мало.
– Отца?
– Вот-вот, это ближе. Второго «я», иначе говоря, истинного друга. – Ты прав. Коль потерял друга, утрата велика, второго найти будет нелегко. Но скажи – разумный он был человек?
– О да, весьма.
– Тогда, пожалуй, потерялся неспроста. Куда он направился?
– Он сказал, что идет в столицу мудрой и великой королевы по имени Артемия.
– Ежели он, как ты говоришь, человек толковый, я уверен, что там он стал на якорь. Утешься же, мы тоже идем туда. Раз я избавил тебя от Обмана, куда еще могу привести тебя, как не к Знанию? Я разумею, в столицу велемудрой королевы.
– Но кто она, преславная эта жена, повсюду восхваляемая владычица? – спросил Андренио.
Старик ему в ответ:
– Ты правильно назвал ее владычицей – без знания нет власти. Необычайные вещи рассказывают о ней и высоком ее происхождении. Одни утверждают, что род свой она ведет от самого Неба и вышла из главы Вседержителя. Иные говорят – она дочь Времени и Наблюдения, сестра Опыта. Но другие, впадающие в другую крайность, настаивают на том, что она – дочь Необходимости и внучка Желудка. Я же твердо знаю, что она – дщерь Разума. В древние времена (ведь она не ребенок, но вполне и во всем личность) она, покровительствуемая монархами, обитала в знаменитейших столицах. Сперва в ассирийских, затем в египетских и халдейских, весьма почитали ее в Афинах, сем великом ристалище Греции, в Коринфе и в Лакедемсне; впоследствии, вместе с мировым владычеством, она перешла в Рим, где ее, соперницу доблести, увенчали лаврами, и тогда доспехи уступили место тоге. Невежественные племена готов подвергли ее пренебрежению и изгнали из своих пределов; варвары-мавры угнетали и едва не умертвили – пришлось ей искать прибежища в знаменитой тетрархии Карла Великого [114], где ее весьма уважали. Ныне же, привлеченная молвой о самом великом, самом обширном и могучем государстве испанском, объемлющем оба полушария, она переселилась в великолепный сей край своих почитателей.
113
В поэме Ариосто «Неистовый Роланд» выведено чудовище, пожирающее юных красавиц.
114
При дворе Карла Великого (742 – 814) – унаследовавшего одну четвертую часть (отсюда – «тетрархия») империи франков, которая после смерти короля Хлодвига (511) была разделена между четырьмя его сыновьями, – существовал кружок ученых и поэтов, «придворная академия»; ее члены занимались науками и сочинением латинских стихов в подражание классическим римским поэтам.