Целый день, долгий как век, стоял Критило и смотрел на жалкий конец, всем уготованный, и наконец увидел он, что из окна, увитого цветами и колючками, выглянул Андренио. Сильно испугался Критило – неужто и этот упадет стремглав? Не смея окликнуть Андренио, чтобы себя не выдать, он стал делать знаки, пытаясь его вразумить. Но о том, как и где Андренио спустился, мы расскажем дальше.
Кризис XI. Пучина столицы
Увидишь одного льва, ты видел всех; увидишь одну овцу, тоже видел всех; но увидеть одного человека – это увидеть только одного человека, да и того не распознать. Все тигры свирепы, все голуби кротки, но у человека у каждого свой нрав. Царственные орлы порождают царственных орлов, великие же люди не всегда порождают великих, как и люди ничтожные – ничтожных. У каждого свой склад, своя стать, все люди живут по-разному. Мудрая природа наделила людей разными лицами, чтобы люди, а также их слова и дела, различались, дабы добрых не путали с подлыми, дабы мужчины не были похожи на женщин и дабы злодей не спрятался под чужой личиной. Ученые прилежно исследуют свойства трав. А ведь куда важней узнать свойства людей, с которыми приходится жить и умирать! Ведь не все, кого мы видим, – люди; нет, в большом городе, в этом море-океане, встретишь чудищ страшнее Акрокеравна [141]; ученые без ученых трудов, старики без благоразумия, молодые без послушания, женщины без стыда, богачи без милосердия, бедняки без смирения, господа без благородства, наглость без преград, заслуги без наград, люди без человечности, личности без лица.
Так размышлял Мудрец, издали созерцая столицу, после того как вызволил Андренио добрым наставлением. Критило надеялся, что юноша выйдет в дверь, но тот все стоял в окне, словно сейчас вылетит и упадет, как все. Однако никто его не выталкивал; сняв с головы гирлянду, Андренио разобрал ее и, переплетая ветки, сделал подобие бечевы, по которой спустился цел и невредим и уверенно стал на землю. В тот же миг в дверях показался Мудрец – радость Критило была двойной. Тотчас все трое, не мешкая, даже не обнявшись, ну шпарить, как пришпоренные. Лишь Андренио, оглянувшись на окно, молвил:
– Пусть же там висят мои узы, ныне лестница моей свободы, в память о моем прозрении.
Теперь направились они прямо в столицу, чтобы, как сказал Мудрец, уйдя от Харибды, наткнуться на Сциллу. Он проводил наших странников до ворот, ведя с ними приятную беседу, лучшее утешение на жизненном пути.
– Что ж это за дом, что за Содом? – спросил Критило. – Поведайте мне, что там с вами приключилось.
Опередив скромно молчавшего Андренио, Мудрец начал рассказ:
– Знайте же, что обманный сей дом, сей постоялый двор мира, при входе сулит усладу, а при выходе – досаду. Приветливая разбойница – не кто иная, как Похоть, которую мы зовем наслаждением, а латиняне Волуптас, – главная прислужница пороков; ведь каждый смертный на поводу у своего удовольствия. Похоть всех берет в плен и увлекает, вернее, завлекает пленников – одних в самую высокую, Палату Гордыни, других в самую низкую, Палату Лени, но посередине никого, ибо в пороках нет середины. Как мы видели, входят все с песнями, а выходят с пенями, – кроме завистников, у тех обратное. Дабы в конце в беду не угодить, надобно в начале суть угадать – таков мудрый совет ученой Артемии, он-то и помог мне благополучно выйти.
– А мне – вовсе не входить, – заметил Критило. – Я охотней вхожу в дом плача, нежели в дом смеха, ибо знаю, что день веселья – всегда канун печали. Поверь, Андренио, кто начинает с радостей, кончает горестями.
– Довольно и того, что наш путь, – молвил Андренио, – усеян тайными ловушками, не зря у входа стоял Обман. О дом безумцев! Сколь безумен тот, кто в тебя входит! О магические камни магнитные, что сперва притягивают, а под конец низвергают с высоты!
141