- Смех смехом, а шуба кверху мехом, - говорю я протяжно, не отрывая взгляда от двух холмов, растягивающих красный свитер.
- Шуба? Какая шуба? - переспрашивает Анна и часто-часто моргает.
- И не только шуба, - цежу я сквозь зубы и не знаю, как сдержать руки. Они рвутся к полулежащей рядом женщине. Изогнувшись всем телом, как змея, Анна отрывает спину от стены и выпрямляется.
- Ты хочешь, чтобы я уже разделась? - взгляд ее тускнеет, и плечи опускаются.
Я не успеваю ответить. В дверь громко стучат.
V
Я выхожу в коридор, притворяю дверь спиной и вижу мятый камуфляж и мятое красное лицо Олега - следователя из Генеральной прокуратуры. На этаже у нас его называют Прокуратором. Он немногим выше меня, но гораздо шире. Его рыжие волосы взлохмачены, а глаза воспалены так, что белки кажутся розовыми.
- Старина, извини, - он дышит на меня густым водочным перегаром. - Я к тебе сегодня ночью заходил?
- Заходил, - отвечаю, стараясь не дышать носом.
- И что? - глаза его округляются.
- Ничего, - удивляюсь я его реакции. - Попросил бутылку водки в долг и ушел.
- В номер не заходил?
- Нет.
- Ничего не помню. Автопилот. Третий день бухаем, - Олег говорит почти шепотом, оглядываясь в сторону дежурной по этажу, кривит губы и играет желваками.
- Видел и слышал, - мои губы сами расплываются в улыбке.
- Чё, слышно было? - следователь смущенно чешет лохматую рыжую голову.
- Ну, Олег! Вы третью ночь подряд хором поете одну и ту же песню "Виновата ли я...". Скоро весь этаж будет вам подпевать, - мы тут, наверное, все одинаковы...
- Да, заменщик ко мне приехал. Завтра в Москву улетаю. Все. Труба. Пора печени передых дать, не то умру, - и он опускает розовые глаза.
- Так тебе что - похмелиться?
- Нет, не в этом дело... Я к тебе в номер ночью не заходил?
- Сказал же - нет... Чего ты мнешься?
- Дело вот в чем, - Олег снова лезет веснушчатой пятерней в свою шевелюру и дышит на меня перегаром: - Ты не заметил, при мне пистолет был?
- Да черт его знает, не обратил внимания. Что, пистолет потерял?
- Хрен его знает. Может, и потерял, а может, и свистнули, - и Олег тяжело вздыхает мне в нос.
- Кто мог свистнуть? Заменщик?
- Понимаешь, тут такое дело, - следователь опять опускает глаза и играет желваками. - Вчера ночью бабу здесь в "Интуристе" снял, в кабаке на втором этаже.
Сторговался за двести баксов. Ты представляешь? - зловеще шепчет Олег. - За двести долларов! По московским тарифам. Хотя здесь ей красная цена двадцатка... Правда, баба красивая - спасу нет! Кличка - Кармен...
Сердце мое, срезанное навахой [Наваха - кривой испанский нож: холодное оружие], катится по ступеням нутра и, ударяясь, отдается в голове. Я закрываю глаза. Мой воспаленный мозг начинает вибрировать и звенеть. Этот звук мне знаком еще с момента, когда накрыло миной. Я открываю глаза и вижу розовые белки под рыжими ресницами следователя. Он энергично шевелит губами. Я почти ничего не слышу из-за гула в своей ударенной голове. Олег жестикулирует веснушчатыми руками и вдруг замирает. И трогает меня за плечо...
- Эй, ты чего? - пробивается наконец ко мне сквозь звон в ушах. Андрюха, ты где?
- Вы что, хором ее драли? - очухиваюсь от короткого приступа.
- Кого? - изумляется Олег, вперив в меня водянистый серый взгляд.
- Бабу. Кармен. - Я еле слышу то, что говорю.
- Почему хором? Мужики спать легли. Вернее, отрубились. А я вразнос пошел, - шепчет Олег и оглядывается на дежурную.
- О чем говорили? - не унимаюсь я.
- С кем? С бабой, что ли?
- С Кармен, - выдавливаю я из себя.
- Да ни о чем. Что с ней разговаривать? "Рембрандта читала? - У койку!" Вот и весь разговор. За двести баксов я еще ее уговаривать буду! Но я тебе скажу: баба - блеск. "Не глаза, а острый нож. Глянешь - сразу упадешь". Не помню, кто поет.
- Олег, кончай! - мне не хочется больше его слушать.
- Чё кончай? Дело-то в том, что после ее ухода пистолет пропал!
- Ты уверен? - сомнение грызет меня.
- Да что я - пацан, что ли? - шипит Олег и оборачивается в сторону дежурной. - Все-таки в военной прокуратуре работаю, а не в ларьке на базаре. Ты тоже, скажешь... Я утром проснулся: в номере бардак, голова вдребезги, и перчатки бабские на тумбочке лежат...
- Черные или красные? - выпаливаю я, и сердце мое дергается и сжимается в колючую точку.
- Красные. Кожаные, - автоматически отвечает следователь. - Я опохмелятор включил и с горем пополам почти все вспомнил... Слушай, вдруг осекается Олег. - Ты почему про перчатки спросил?
- Просто так, - отвечаю, стараясь говорить спокойно и не отводить глаза.
- Андрюха, ты меня за идиота не держи, - крутит головой следователь. Я к тебе в дверь постучал, потому что уже всех тут на этаже на уши поставил. А Зульфия Тимуровна, - и Олег кивает в сторону дежурной, сказала, что ты подругу привел:
брюнетка в красном пуховике. Колись, старик! Я хочу сделать этой бабе шмон, - и водянистые глаза его наливаются свинцом.
- Во-первых, баба - из пресс-службы местного парламента. Во-вторых, она уже голая: в постели лежит, меня дожидается. А ты весь кайф ломаешь, говорю, сам не знаю почему, но стараюсь врать убедительно.
Олег буравит меня своим тяжелым взглядом, затем сникает и рыжей пятерней теребит вздыбленную макушку:
- Я про пистолет не сразу-то и подумал. Проснулся, смотрю: портмоне на месте, двухсот долларов, конечно, нет. Но черт с ними, с деньгами! Зато остальная сумма не тронута. Я и успокоился. А к вечеру стал вещи собирать (завтра же улетать), глядь - пистолета нет! - и Олег хлопает веснущатой лапой по пустой кобуре. - Я всю гостиницу обегал. Говорят, эту блядину в кабаке днем видели, а потом куда-то исчезла... Андрей, что делать?!
- Что делать? - медленно произношу я. - Не знаю. Ищи.
- Да где искать?! Весь номер перерыл, баба исчезла... Она ствол сегодня на рынке продаст - и я хрен кому чего докажу!
- Олег, я вряд ли тебе помогу, - разговор тяготит меня.
- Придется везти в Москву трофейный и говорить, что перепутал в суматохе боя, - размышляет вслух следователь и дергает скулой.
- Это вариант, - одобряю я и протягиваю руку. - Счастливо!
- Пока, - Олег жмет мою ладонь красной пятерней. - Найду эту суку убью!
И я вижу его удаляющуюся широкую спину, обтянутую мятым камуфляжем.
VI
Я закрываю входную дверь на ключ и вхожу в задымленную комнату. Анна сидит на постели с сигаретой в руке.
- Почему так долго? Я устала ждать...
Я смотрю в окно, на медленный тихий снегопад. Огней почти нет. Город спит.
- У тебя лицо - как перед расстрелом, - тихо говорит Анна.
- Никогда не видел, какие бывают лица перед расстрелом, - четко, с расстановкой выговариваю я и перевожу взгляд на свою странную гостью. Можно подумать, что ты видела.
- Перед расстрелом - нет, - так же четко, как и я, произносит Кармен. Но предсмертное выражение лица наблюдала.
- Даже так! - не верю я, опускаюсь на кровать и приваливаюсь к стене. И часто?
- Нет. Раза два. - Анна затягивается сигаретой и неотрывно смотрит на меня.
- Любопытно, - и тоже тянусь к пачке "Золотой Явы".
- Что произошло? - меняет тему Кармен. - Ты бледен, как...
- Как кто? Как декадент?..
- Ну все! - резко говорит Анна и давит окурок в пепельнице порывистым движением. - Ты не поэт, майор. - Хватит! Если у тебя испортилось настроение, не надо его портить мне. Я не греческая гетера и не японская гейша - душу твою ублажать за двадцать баксов. Я простая русская проститутка...
- Немецкая, - равнодушно вставляю я.
- Хорошо. Немецкая. В общем, я ухожу.
- Если ты покажешься в коридоре, - произношу я медленно, с расстановкой, - у тебя будет именно такое выражение лица, какое ты видела у других перед смертью. Тебя могут убить, - и смотрю на Кармен выжидающе.