— Нет, — качнул головой Смирол. — Каждый из них тренировался сам по себе.
Он объяснил, что каждый танцующий в этом своеобразном поединке может прикасаться к противнику только ладонью. Если же он допустит прикосновение чем-то еще, он проиграл.
Зрители вмешивались в поединок ритмом хлопающих ладоней и громкими воплями; этот нарастающий ритм захватил и Карми, она подключилась, хлопая, но вдруг поединок завершился. Один из танцоров издал гортанный возглас и высоко подпрыгнул. Другой машинально потер живот, которого коснулась рука противника.
— «Я выпустил ему кишки», — равнодушно перевел Смирол слова победителя.
— Теперь ты?
— Нет, — ответил Смирол.
Зрители тем временем пропели в один голос:
— Ге ира!
— «Это правда», — перевел Смирол.
— Какой это язык? — спросила Карми.
— Это язык древнего племени тэрайнов, — ответил Смирол.
— Я слышала о тэрайнах, но…
— Я расскажу тебе потом, — перебил Смирол. — А пока смотри и слушай.
Танец не возобновлялся. В кольцо зрителей выскочил коттари лет десяти и, уставив в Логри указательный палец, в лицо ему закричал, что мастер Логри — убийца: в этом году умерло коттари больше, чем в прошлом, и виноват в этом Логри, суровость которого переходит всякие границы.
— Ге ира! — заорали коттари, поддерживая обвинение. Логри, вскочив как молодой, прокричал в ответ, что его обвинитель трус, испугался взять в руки паука-ануури, и мальчишка отступил, подстегиваемый хором хокарэмов: «Ге ира!»
На смену ему выскочил гэнкар Стэрр, крикнул, что Авар, которого обвиняют в трусости, вовсе не трус, а просто не любит брать в руки пауков.
— Ге ира! — подтвердили мальчишки.
— Он не трус! — повторил Стэрр.
— Ге ира!
— А ты воровал лепешки у Неламы, — бросил обвинение Логри.
— Ге ира! Это правда! — подхватил хор.
— Но меня никто не поймал за руку, — ничуть не растерялся Стэрр.
— Ге ира! Ге-э и-ира! — пели вокруг.
И Карми почувствовала, что она с интересом следит за этой игрой.
Мальчишки нападали на Логри, а тот отбивался, напоминая своим ученикам большие и мелкие их прегрешения. И все, все подхватывали завораживающее восклицание «Ге ира!», потому что только в ночь Тэлани и может мальчишка-коттари упрекнуть в чем-то мастера замка Ралло.
Однако одним только Логри не ограничивалось, и не одни только коттари высказывали свои обиды, о которых молчали целый год. И взрослые, уважаемые всеми хокарэмы не упустили своей очереди облегчить душу. Никто не обижался и не оскорблялся, какие бы тяжкие обвинения ни произносились. Не нашедший слов для ответа с позором изгонялся из круга.
Нашлись обвинения и против Карми. Седой хокарэм, которого, видимо, волновали сословные предрассудки, проговорил, уставив палец в Карми:
— Ты принцесса, госпожа, а в любовники взяла раба.
— Ге ира! — грянул хор.
Карми бросила взгляд на Смирола. Смирол улыбался.
— Он самый красивый, — ответила она. И хор подтвердил:
— Это правда!
— Он самый рыжий!
— Ге ира!
— Он самый хитрый!
— Ге ира! — первым рявкнул Смирол и вскочил. — Я самый хитрый!
— Ге ира!
— Я самый умный!
— Ге ира! — рассмеялся хор.
— Я самый ловкий! — Он сбросил куртку и выбрался в круг.
Навстречу ему выскочил молодой райи, рослый и смуглый до черноты, с мощными мускулами, играющими при каждом движении.
— Как его зовут? — шепнула Карми сидевшему рядом гэнкару.
— Алаато, — ответил тот.
Танец Смирола и Алаато показался Карми самым безупречным из тех, что она когда-либо видела. Движения юношей были изумительны в своей красоте. Казалось, они вовсе не ставят целью коснуться друг друга, но их тела постоянно пребывали в такой опасной близости, что любое неверное движение могло стать причиной поражения обоих противников. Карми чудилось, что она видит свившуюся в кольцо змею: движения танцоров были до такой степени синхронны, что они казались единым целым, хотя между их телами всегда оставалось по крайней мере полдюйма воздуха.
Карми вскочила.
— Это прекрасно! — крикнула она, забыв обо всем.
— Ге ира! — согласился хор.
Выкрик ли Карми помешал Алаато, или же он просто устал, однако райи покачнулся и, потеряв равновесие, повалился на Смирола. Смирол выскочил из-под его тела и с размаху припечатал спину Алаато ладонью.
Гортанный крик победы — и Смирол свалился в объятия Карми.
Алаато поднялся на ноги и объявил, повернувшись к Смиролу:
— Я слишком сладко ем и слишком много сплю!
— Ге ира! — немедленно отозвался хор.
— Я стал толстый и неловкий! — крикнул Алаато, на литом теле которого не было ни единой лишней жиринки.
— Это правда! — откликнулся хор.
— Мне пора пойти и утопить в озере свой позор! — крикнул Алаато и натянул на себя куртку, не дожидаясь подтверждения.
И только сейчас Карми заметила, что их со всех сторон окружает стена огня. Огонь распространился от «жертвенников» по всему полю, сжимая кольцо вокруг собравшихся. Никто, однако, не был этим обеспокоен. Алаато опустил на голову капюшон куртки и с громким воплем проскочил сквозь стену огня.
Разумеется, топиться он не стал, а остался с внешней стороны огненного кольца, для того чтобы подстраховывать пробегающих сквозь него. Со Смиролом все было заранее обговорено — в любом случае Алаато должен был выйти из кольца, потому что время уж подходило к исходу ночи и огонь подбирался к самой площадке.
На площадке и в самом деле становилось жарче. Уходили немолодые хокарэмы, ушел Логри, ушла Нелама. Гортах под возгласы «Ге ира!» объявил, что ему слишком жарко, и ушел. Игра в обвинения продолжалась, но игроков оставалось все меньше.
— Я тоже пойду, — решила Карми, но Смирол удержал ее.
— Уйдем вместе, — сказал он.
И Карми, которой, честно говоря, страшновато было прыгать сквозь огонь, осталась. Смирол заботливо опустил ей на голову капюшон, и затылку, напеченному огнем, стало прохладнее.
В эту ночь Смирол был главный — Хозяин Огня, и властью своей он разогнал храбрящихся коттари. Гэнкары уходили последними; задержались было Стэрр и Тануми, но и они, увидев, что стали лишними, с громкими криками убежали.
Теперь в огненном кругу остались только Смирол и Карми.
— Мы не сгорим? — спросила Карми.
— Нет, — качнул головой Смирол. — Не бойся.
Они стояли теперь в самом центре круга, лицом к лицу. Карми обнаружила вдруг, что Смирол почти на голову выше ее, она уткнулась носом куда-то в его ключицу и стояла так, почти не дыша. Дышать было нечем.
Смирол давно спрятал свои очки в футляр; он близоруко посматривал на огонь, проверяя, все ли идет по плану; руки его обнимали Карми, как будто могли уберечь ее от жара. Карми прижималась к нему: сейчас он казался ей самой надежной защитой и от огня, и от всех бед подлунного мира. Ей почудилось, что она привыкает к жару.
— Я тебя люблю, — сказал Смирол. — Я тебя всегда любил, всю жизнь, с самого рождения…
Это не могло быть правдой; это не было правдой: и трех лет не прошло, как Смирол впервые увидел Карми. Но Карми, не думая ни о чем, шепнула:
— Ге ира…
И Смирол подтвердил:
— Ге ира!
Явственно повеяло прохладой. Карми оглянулась. Огонь догорал. Крохотные язычки пламени уже не могли причинить беды. Мальчишки босиком бегали по тлеющим угольям, Алаато гонял их, запрещая перебрасываться угольками.
— Не туда смотришь, — улыбнулся Смирол. Он взял ее пальцами за подбородок и повернул голову на восток. Над стеной замка, в узкой щели между Привратной и Старой башнями, виднелся кусочек восходящего солнца. Самая долгая в году ночь завершилась.
— Э-эй! — крикнул Алаато издали. — Влюбленные! Угорели, что ли?
Глава 9
Вечером второго дня Тэлани Карми и Смирол пришли в древний храм.
— Привет тебе, Мать тэрайнов! — с порога провозгласил Смирол.
Карми покосилась на него, а он деловито зажег светильники и сел на жертвенный камень. Читать при нем молитвы было совершенно невозможно — от него веяло таким безбожием, что Карми показалось смешным ее прошлогоднее и позапрошлогоднее затворничество.