Между тем ничего странного не было в том, что разговор от инопланетных пришельцев перешел к военным вопросам. Любой новый фактор, мешающийся в жизнь Майяра, должен рассматриваться со всех точек зрения, в том числе и военных. Пайре не понравилось вторжение чужаков прямо в сердце управляемой им провинции, пусть среди чужаков и был сын Руттула, которому волею судеб эта провинция теперь принадлежала.
Пайра не торопился признать сына Руттула своим сюзереном: пусть сначала признает права Томаса Кенига Высочайший Союз — вдруг это дьявольские козни чужеземных магов?
Не нравились Пайре летающие ладьи чужаков. Что же получается: городишь, городишь неприступнейшие замковые укрепления, а какие-то наглецы могут запросто их перелететь? Вот чертовщина!
Пайра предложил натянуть над замком сети, надеясь на то, что они помешают нападению летающих лодок. Мангурре возразил, что эта мера будет совершенно бесполезной. Смирол с ним согласился, напомнив о погроме, который произвела в Колахи-та-Майярэй оскорбленная Карми.
Пайре не нравилось чувствовать себя совершенно беззащитным. Хокарэмы согласились, что положение действительно не очень приятное, но разумные меры оборонительного характера предложить пока трудно.
Смирол нашел в этом еще один повод укорить хокарэмов в пренебрежении точными науками: «Люди совершенствуют свои знания в механике — и до каких чудес дошли!» — «Ты думаешь, это исключительно за счет механики?» — спросил Мангурре. «Механики и других наук, — поправился Смирол. — Не принимать же всерьез рассуждения о магии…» — «Попросишься к ним в ученики?» — «Неплохо бы». — «Ты не пробовал разобраться в устройстве летающей лодки Руттула?» — «Шутишь? Не с моими знаниями в эти премудрости лезть!» — «Неужели так сложно?» — «Ну, Мангурре, уж от тебя-то не ожидал…»
Но Мангурре не стал рассказывать обо всем этом Карми, как не стал говорить и о том, что, когда Пайра, утомленный ночным разговором ушел наконец спать, Смирол вдруг спросил Мангурре, какая муха могла укусить Карми. «В чем дело?» — не понял Мангурре. «Это все из-за Томаса Кенига, — продолжал Смирол. — Это из-за него вся наша любовь пошла вкривь и вкось». — «Ты уверен?» — «О, я — уверен!» — «Карми чтит майярские обычаи? Вот уж не думал…» — «У нее весьма своеобразное чувство долга, — ответил Смирол. — Она готова была разнести Колахи на кирпичики, но в то же время с усердием исполняла поминальные обряды. Святые небеса! Я человек незлобивый, но мне хотелось бы, чтобы этот Томас умер еще во младенческом возрасте!» — «Ну, Рыжий…» — «Карми из чувства долга мучит не только себя, но и других. Готов поставить сотню золотых — этому Томасу Кенигу от нее тоже достанется». — «С принцессами всегда не очень просто, — философски заметил Мангурре. — Что ты страдаешь? Найдешь себе и попокладистей, и красивее». — «По-твоему, Карми некрасива?» — «На признанных красавиц она не похожа». — «Признанные майярские красавицы какие-то полудохлые, а Карми живая», — возразил Смирол. Мангурре подумал, что столь пылко влюбленного хокарэма в жизни не видел, но… может быть, хэйму так и положено? «Что же ты собираешься делать?» — «Ничего. Думаю, нам полезно пока разбежаться в разные стороны. Надо поразмыслить на трезвую голову». — «А потом?» — «Там видно будет», — скучным голосом сказал Смирол. Все-таки он лукавил, этот рыжий хэйм, иначе зачем же он выкрал у Карми вещь, которой она дорожила больше всего? Впрочем, сама Карми восприняла кражу как должное.
И Мангурре, махнув рукой на причуды хэймов, отправился вниз, на кухню, за завтраком.
Пока он отсутствовал, Карми изучила расположение комнат в покоях Пайры и даже умудрилась освободить узницу. Светловолосая девушка в богатом, по лайгарским представлениям, костюме сидела забившись в угол темной комнаты, запертой на засов.
— Ты кто? — спросила Карми, увидев ее.
Девушка ожгла хэйми ненавидящим взглядом.
— Я лайгарского не знаю, — продолжала Карми. — Может быть, ты говоришь по-цахарнски?
— Знаю Цахарн, — быстро ответила лайгарка на древнем языке жителей Герехских островов.
— Кто ты? — спросила Карми. — Ты пленница в Карэне?
— Меня не Пайра в плен брал, — зло ответила лайгарка. — Меня в плен взял молодой Кэйве. Майярцы не знают чести — он подарил меня Пайре.
— Как тебя зовут?
— А ты имеешь право спрашивать меня? — вопросом ответила лайгарка. — Мой отец — правитель Лайгар, я княжна, а ты кто? Не похоже, чтобы ты была благородной крови…
— Мой отец был королем Майяра, — сказала Карми просто. — А мать моя была его законной женой.
— Ты не похожа на королевну.
— Я — Ур-Руттул, — ответила Карми. — Ты слыхала обо мне?
— Ты — Ур-Руттул? Руттул был лайгарец, это правда?
— Нет, неправда. — Карми покачала головой.
В комнате за ее спиной послышался шорох. Карми обернулась и увидела Мангурре.
— Кушать подано, Карми, — доложил он как ни в чем не бывало. И добавил, глянув на лайгарку: — Пайра не велел кормить эту девицу, он думает, поголодав, она станет покорнее.
— А что ты будешь делать, если я приглашу ее к завтраку? — осведомилась Карми.
— Попрошу разрешения к вам присоединиться, — широко ухмыльнулся Мангурре. — Я тоже проголодался.
Еды на огромном подносе, который притащил Мангурре, с лихвой хватило не только двум девушкам и Мангурре, но и Стэрру, который присоединился к ним позже. Вероятно, строптивость лайгарки уже долго лечили голоданием: аппетит у нее был волчий. Мангурре, который счел, что ей много есть вредно, отодвинул поднос подальше и вручил девушке чашку с горячим разбавленным вином.
— Мне нравится эта девушка, — сказал он. — Я хотел просить Пайру, чтобы он отдал ее мне.
— Что он говорит? — спросила лайгарка, звали ее Джанай Кумет.
Карми перевела ей слова хокарэма.
— Майярцы собаки, хуже собак! — воскликнула Джанай Кумет. — Они не знают, что такое честь! — Вино, вероятно, ударило ей в голову, а может быть, эти слова были проявлением строптивости, для лечения которой и прописали голодание.
— В Майяре не уважают побежденных, — медленно проговорил Мангурре на очень плохом цахарнском. — Что за корысть молодому Кэйве или Пайре брать в жены дочь какого-то лайгарского князька? Эти дикарки годны только для развлечения — если, конечно, они красивы.
Джанай Кумет вскочила. Карми удержала ее и усадила на место.
— Слова — вода, — сказала Карми. — Они ничего не значат. Мангурре просто дразнит тебя.
— Знатная лайгарка очень похожа на хокарэми, — продолжал Мангурре, спокойно разглядывая Джанай Кумет. — Девушки из благородных лайгарских семей лучше владеют мечом, чем прялкой.
— Мечи у них слишком легкие, — сквозь полудрему вдруг пробормотал Стэрр.
— Они умеют фехтовать — и очень хорошо. И я хотел бы иметь рядом с собой женщину, которая сумеет встретить лицом к лицу опасность. Ну и конечно, мне хотелось бы, чтобы это была красивая женщина, — добавил Мангурре как ни в чем не бывало.
Стэрр, разлегшийся на ковре у ног девушек, пробормотал:
— А я полагал, должна быть еще и любовь…
— Глупости какие, — отозвался Мангурре. — Сказки для малолетних. Эй, девушка, кто у тебя был жених: тот, кого сама выбрала, или тот, на кого отец указал?
— У меня двух женихов майярцы убили!
— Да, не везет, — согласился Мангурре и продолжил, обращаясь к Карми: — Знатным девушкам и на Лайгарах женихов выбирают родители — абы кому ведь не отдашь свое ненаглядное чадо, а сами-то девки глупые, влюбчивые…
Джанай Кумет набросилась на Мангурре с кулаками; Мангурре увернулся, закрывая от ударов свои только что починенные челюсти.
— Святые небеса! Что за шум? — Пайра в накинутом на плечи старом плаще появился в дверях.
— Разбудили? — обернулась к нему Карми. — Ах, извини. Мы будем вести себя потише.
— Да что уж, — махнул рукой Пайра. — Все равно не засну. Сейчас оденусь. Мангурре, скажи, чтобы принесли мне завтрак.
Он остановил взгляд на Джанай Кумет, помедлил немного, но ничего не сказал, ушел одеваться.
Когда он вернулся и сел завтракать, Карми упорно игнорировала реплики Пайры на майярском языке, вынуждая его говорить по-цахарнски. Пайра покладисто согласился, но, поскольку цахарнский знал плохо, сильно разбавлял его майярскими словами. Разговор шел, впрочем, вовсе не о лайгарской пленнице.