Стенхе уже освоился, понял, как разговаривать с Руттулом. Он и раньше знал, что разговор с ним будет прост, что сургарский принц мягок с низшими, не позволяет себе подавлять их превосходством; если есть время, Руттул терпеливо выслушивает даже косноязычную речь, слушатель он идеальный. Но что можно чувствовать себя в беседе с Руттулом свободно, что можно позволить себе шутить — этого Стенхе не слыхал раньше. Странным образом сочетал Руттул дистанцию между собой и собеседником и благожелательность, с которой вел разговор, никому и в голову не пришло бы фамильярничать, в то время как и замыкаться в себе тоже желания не возникало.
«Аи да Руттул! — восхитился Стенхе. — Как он меня… Умеет!»
— Так, — улыбнулся Руттул. — С этим вопросом покончили. А теперь скажи, как бы ты отнесся к тому, что я собираюсь поселить принцессу не в Тавине, а в низовьях Вэнгэ?
— Тавин, говорят, место здоровое, — задумчиво сказал Стенхе.
— Но все-таки это город, и довольно большой город, — возразил Руттул. — И здесь бывают и холера, и оспа, и другие поветрия…
— В загородном имении, конечно, лучше будет, — закончил его мысль Стенхе.
Они улыбнулись друг другу. Положительно, они понимали один другого с полуслова. «О-ой, друг мой Стенхе, — подумал хокарэм. — Что же дальше будет?»
— Вероятно, ты захочешь заранее осмотреть все сам, — проговорил Руттул. — Но это, я думаю, чуть позже, когда утрясется отъезд свиты в Майяр.
Стенхе поклонился.
— А теперь, — голос Руттула стал почти неуловимо тверже,. Стенхе насторожился, — теперь объясни, почему Высочайшему Союзу захотелось выдать за меня эту девочку? Я пригляделся к ней: не хромая, не горбатая, не дурочка… В чем же дело? Какой в ней изъян? Я хочу знать заранее. Если она больна, нужно попробовать ее лечить.
Стенхе помолчал. «Вот оно, главное, ради чего Руттул вызвал меня. Вот тут уж не пошутишь…»
— Я полагаю, государь, — сказал он наконец, — что никакого особенного лечения ей не нужно. Здоровая жизнь в деревне, простые развлечения, хорошая пища, купания — и все будет в порядке, — изложил он. — Не думаю, чтобы какой-нибудь лекарь предложил лекарство лучше этого.
— А все-таки в чем дело?
— Амулет. Всего лишь амулет.
— Я думал, хокарэмы не верят в силу амулетов, — заметил Руттул.
— Вообще-то да, — подтвердил Стенхе. — Но это какая-то чертовщина объявилась, других слов не подберу. Не представляю, какие руки могли его изготовить.
— Что же это такое? — заинтересовался Руттул.
— О, на первый взгляд это совершенно невинная вещь. Всего-навсего нитка грошовых бус…
— Бусины похожи на янтарь? — живо откликнулся Руттул. — И между собой соединены железными шариками?
— Верно… — удивленно подтвердил Стенхе.
— Где же они? — нетерпеливо спросил Руттул.
— Так это твои бусы, государь, — медленно проговорил Стенхе. — Ах, пресвятые небеса, как я не додумался? Странные бусы — странный человек… — пробормотал он будто про себя.
— Где они? — повторил Руттул настойчиво.
— Прости, государь, но я их выбросил, — сокрушенно сообщил Стенхе.
— Как «выбросил»?
— Они показались мне очень опасными, — объяснил Стенхе. — Я решил, что их нужно уничтожить. Я очень сожалею, государь…
— Куда же ты их выбросил? Их можно отыскать?
— Боюсь, что нет, государь. Я перебрал несколько способов, и лучшим мне показалось бросить амулет в подземный поток в Иэрторверовой пещере. Вода утянула их в глубь горы, государь…
Руттул молчал. Потом он усмехнулся чему-то, кивнул:
— Может, так и лучше. Бусы эти довольно опасны, и надо уметь ими пользоваться.
Стенхе поклонился.
— Иди, — сказал Руттул. — Если маленькой госпоже что понадобится, приходи, не стесняйся.
Стенхе повторил поклон, на этот раз глубже, отступил в поклоне и вышел. Он миновал секретаря, вышел в коридор и коснулся ладонью кошеля, в котором лежал амулет.
Может быть, как раз его не хватало Руттулу, чтобы стать правителем всего Майяра?
Глава 5
Савири нарисовала на грифельной доске лошадь и поволокла доску показать Маву. Маву, ведущий на террасе нежную беседу с красивой белошвейкой, рисунок восторженно одобрил и, чтобы побыстрее отделаться, посоветовал девочке тотчас показать его Стенхе. Савири, чтоб удобнее было нести, водрузила доску на голову и отправилась во двор, где
Стенхе вел степенный разговор с Руттулом, имея темой подбор учителей для своей госпожи.
Девочка бесцеремонно вклинилась между ними:
— Смотрите, я нарисовала! Похоже, да?
Руттул согласился. Стенхе сделал замечание: некрасиво встревать в разговор старших.
— Ну-ка вернись и подойди как полагается, — строго сказал он.
— Он не сердится, — возразила Савири, ткнув пальчиком в Руттула.
Стенхе, взяв из рук девочки доску, бросил ее на землю, а саму принцессу отвел в сторону и заявил, что, если она будет нарушать приличия, он не пустит ее ужинать вместе со всеми. Есть же в одиночестве Савири не любила совершенно.
— Что я такого натворила? — уныло спросила она.
— Ты подошла, не поприветствовав господина, — начал перечислять Стенхе. — Ты не спросила, желает ли он смотреть твои рисунки, а сразу сунула нам под нос свою мазню. Ты в присутствии господина назвала его «он», а это неуважение к старшему. И тем более нельзя тыкать в господина пальцем: это для него оскорбление, и он вправе наказать тебя розгами.
Савири дернула плечом, высвобождаясь от руки Стенхе, и подбежала к Руттулу.
— Извини, пожалуйста, я вела себя неправильно, я больше не буду так… — выпалила она скороговоркой.
— Чудесно, — улыбнулся Руттул. — Я надеюсь, ты и в самом деле больше не будешь. Стенхе, — обернулся он к подошедшему хокарэму, — если госпожа принцесса еще раз сделает что-то неподобающее, не надо отчитывать уважаемую госпожу на виду у всех. О проступках надо говорить позже. Ведь взрослой принцессе ты бы не стал выговаривать при мне.
— Слушаю, господин, — неглубоко поклонился Стенхе. Савири, склонив голову к плечу, обдумывала слова Руттула.
— Это неправильно, — немного погодя заявила она. — Стенхе уже взрослый, и даже старый, а ты делаешь ему замечания вовсе не наедине.
Стенхе крякнул, сделал принцессе страшные глаза.
— Хорошее замечание, — сказал Руттул. — Надеюсь, ты не думаешь, что я хотел огорчить Стенхе?
— Не знаю, — ответила Савири. — Может быть, ты имеешь в виду, что слугам, даже если они и старше, указывать на ошибки можно всегда. Стенхе ведь слуга, правда?
Стенхе мысленно чертыхнулся. Руттул спросил:
— А другого предположения у тебя нет?
— Есть, — заявила Савири. — Ты, господин, сказал Стенхе об этом при мне, чтобы я потом помнила и делала меньше ошибок.
— Ах, святые небеса! — вздохнул Стенхе. На его взгляд, принцесса продолжала проявлять неуважение к Руттулу.
— А ему все не нравится, — сказала Савири Руттулу. — Он ворчит, ворчит…
— Неправильная лошадь, — объявил Стенхе, чтобы перевести неловкий, по его мнению, разговор на другое.
— А Маву похвалил, — возразила Савири.
— Что Маву понимает в лошадях? — спросил Стенхе в пространство.
Савири рассерженно стерла рисунок.
— Принеси-ка мел, — попросил вдруг Руттул. Савири достала мел из кармашка фартучка.
Руттул, задумавшись на мгновение, нанес на доску несколько штрихов. Савири ожидала продолжения. Стенхе внезапно проявил интерес, вглядываясь то в Руттула, то в рисунок.
— Это все? — разочарованно спросила Савири, поняв, что продолжения не будет.
— А ты не видишь? — спросил Руттул.
Савири пожала плечами. Стенхе позволил себе сказать:
— Пеший гонец.
— Стенхе! — с изумлением воскликнула девочка. — Где ты это усмотрел? Тут же всего-то три черты…
— Молодой гонец, — пояснил Стенхе. — Лет двадцати, не больше. С устным посланием. Бежать ему недалеко, не более двух лиг.
Руттул, похоже, и сам не ожидал таких глубоких изысканий.