К обеду о случившемся в храме Орота чуде уже было известно и в замке.
— Твое прибытие, госпожа моя, благотворно повлияло на наши святыни, — сказал Пайра за трапезным столом. Его тетушки потрясенно ахнули.
— Мне кажется, Пайра, — строго отвечала Сава, — ты слишком вольно говоришь на священные темы.
Пайра не смутился. Для мужчины, для воина благочестие не обязательно.
— Значит, ты веришь в то, о чем говорят эти люди?
— Если божественное небо явило людям свою милость, — сказала Сава как могла серьезно, — почему я должна сомневаться? История учит нас внимательней прислушиваться к божьим знамениям…
Но когда назавтра Сава — уже в княжеских одеждах — посетила храм Орота, у нее не хватило духу еще раз взглянуть в лицо Ангелу Судьбы.
— Нет, — проговорила она растерянно, так и не решившись ступить в уже очерченный золотой краской круг. — Не могу. — И, даже не взглянув на другие святыни храма Орота, быстро пошла к выходу. Здесь она остановилась на мгновение, велела слугам раздать щедрую милостыню нищим и села в паланкин.
— В чем дело? — спросил Пайра недоуменно. — Почему ты не посмотрела Орота, государыня?
— Какие тебе нужны объяснения, Пайра? — тихо спросила она. — Я не хочу — этого недостаточно?
— Как тебе угодно, государыня, — отозвался Пайра.
В этот же вечер Сава должна была впервые посетить заседание Высочайшего Союза. Принцы уже прибыли в Гертвир. В замке Артва-Орвит, где должна была состояться встреча, суматоха стояла немыслимая. Маву разгуливал там с утра, принюхивался к обстановке, приглядывался к слугам. Ничем подозрительным, как он определил, этот замок не выделялся. Единственное чувство, которое питали высокорожденные принцы к сургарской принцессе, было любопытство: какова она сейчас, эта девочка?
Маву, разумеется, не мог присутствовать на встрече принцев Горту, Ирау и Марутту. Эти господа прибытия принцессы поджидали с особым интересом. Они подготовили морской договор с Саутхо, и теперь многое зависело от того, согласится ли подписать его новоявленная принцесса Карэна. Она ведь может и воспротивиться, оттягивая время, чтобы посовещаться с Руттулом, а отсрочка была совершенно невыгодна всем трем принцам.
— Я уверен, — сказал Горту, — принцесса не будет возражать. У меня есть совершенно точные сведения из Сургары. — Он подозвал своего секретаря, и тот прочитал следующее:
«Сургарский государь, напутствуя высокую госпожу Арет-Руттул Оль-Лааву, рек: „Не мудрствуй, ибо года твои невелики, хоть сан высок; слово твое пока не имеет большого веса, и право вето не придаст ему большей силы ».
— Мой шпион метит в летописцы, — заметил Горту. — Но ничего, это вполне невинная слабость…
Ирау проговорил:
— А я не уверен, что принцесса беспрекословно проглотит наши условия. Я думаю, она все-таки захочет посоветоваться.
— Спорю, что посоветоваться она захочет, но тянуть до Сургары не будет, — сказал Марутту. — Она выберет в советники Пайру.
— Брось! — рассмеялся Горту. — Ставлю десять эрау на то, что в советники она выберет Стенхе, своего хокарэма.
Итак, оставалось только ждать, кто выиграет спор.
Сава прибыла в Артва-Орвит позже остальных принцев. Это соответствовало церемониалу: ей предстояло быть официально представленной.
Принцы сидели за круглым столом в ярко освещенной огромными окнами зале замка; мест было семь, одно из них пустовало в ожидании Савы.
Принцы молчали. Герольд звонко объявил:
— Принцесса Арет-Руттул Эссургару Оль-Лааву Нуверриос!
Сава вступила в зал в сопровождении Пайры и другого васала Карэны — Вилкорэ. На пороге эти высокорожденные господа остановились, отвесили собранию принцев по три поклона и удалились.
Три десятка шагов до стола Сава прошла в одиночестве. Церемониймейстер заранее проинструктировал ее; она точно выполняла его указания, держа голову высоко и глядя прямо перед собой. Не дойдя до стола девяти шагов, она остановилась и глубоко присела в придворном поклоне.
Ее платье, казавшееся в полумраке коридоров почти черным, попав в прямой луч заходящего солнца, запламенело. Алый и золото — цвета рода Карэна, и Сава взяла от этих благородных цветов все, что только могла. Однотонных платьев Сава не любила, но было бы неприлично явиться в высокое собрание разряженной как на праздник; поэтому Сава выбрала один из простых фасонов; смягчив строгость пелеринкой из золотистых кружев. Тонкие полоски таких кружев были вплетены в прическу Савы, и венчали все два пера цапли — одно белое, другое окрашенное в цвета платья.
Ради торжественного случая Сава надела туфли с высокими каблуками и теперь казалась выше, чувствуя себя уверенней.
Она уже знала, что пристальные взгляды майярцев могут быть неприятными, но смутить ее не могут, и все же очень хорошо было, что принцы сидели, — таким образом она, невысокая, хрупкая девочка, имела возможность смотреть на этих мужчин свысока.
Маву, который вовсе не был высок, разглагольствовал однажды на эту тему:
— Высокий рост дает преимущество. Возможность смотреть сверху вниз на окружающих учит уверенности в себе, не дает развиться мнительности и сомнениям. А если боги тебя ростом обделили, приходится учиться ставить других на место или выбирать выигрышные для себя моменты…
Момент был выигрышный, Сава знала. Принцы думали, что, заставив ее стоять перед ними, они дадут ей понять ее ничтожность, и Ирау, после самоустранения Карэны ставший самым старшим, думал долгим молчание смутить девочку.
Но Сава не смущалась. Она переводила глаза с одного принца на другого, концентрируя взгляд на уровне подбородков. Этому научил ее Стенхе:
«Никому и никогда не гляди в глаза, если не уверена, что можешь переглядеть собеседника. И даже если уверена, сто раз подумай. Мгновения, когда нужен прямой взгляд, встречаются не часто, но уж тогда не дрогни».
Молчание затянулось. Ирау, понявший, что девчонку так просто не запугать, заговорил, подчеркивая «р» на раналийский манер. Он отчеканил все предписанные церемониалом фразы и уставился на Саву, ожидая традиционного ответа.
Сава, помолчав, заговорила, когда Ирау уже был готов взорваться от неожиданной паузы. Она принесла клятву чтить честь высокого знака Оланти, и ее полудетский звонкий голос щегольнул старинным аоликанским выговором без всякой примеси сургарского акцента, которым так часто ее попрекали. Принц Кэйве, восхищенный чистотой произношения, одобрительно крякнул. Он слыл блюстителем древней аоликанской чистоты, хоть над ним и посмеивались; он поддерживал старинный дух в коллегиях города Тлантау, и его попечением распространялись в Майяре списки древних книг. Притом по-настоящему образованным он не был; окружая себя начетчиками-богословами, вольномыслия не терпел и гонениями на еретиков был известен не только в Майяре.
Наконец Саву пригласили сесть. Она стала равной им всем и знак Оланти, который горел на ее платье, теперь могла носить по праву.
Она села в кресло, куда чья-то заботливая рука заранее положила высокую подушку. Так сидеть было не очень удобно, подушка скользила, но это было лучше, чем сидеть, когда над столешницей виднеется только голова.
Кэйве, который сидел рядом, наклонился к ней, когда она утвердилась в кресле, поцеловал в щечку и растроганно пробормотал, что редко можно услышать настоящий, не замутненный мужицкими говорами аоликанский язык.
Сава с улыбкой поблагодарила за высокое мнение о ее скромном образовании.
Горту ободряюще улыбнулся ей через стол. Сава кивнула ему: поддержка Горту показалась ей искренней.
После церемониальной части принцы занялись делами, ради которых, собственно, они и собирались раз в несколько лет. Именно на этих собраниях и решались вопросы майярской политики; Верховный король, вопреки своему званию, царствовал, но не правил. Это можно было бы объяснить тем, что последнее столетие на майярском престоле не было по-настоящему сильных государей, но надо, однако, и отметить, что едва только государь начинал обнаруживать признаки силы, Высочайший Союз тут же прилагал все усилия, чтобы укротить его.