— Хочу предупредить вас сразу. Я являюсь носителем хомополя второго уровня, вам должно быть известно, что это значит.
— Разумеется.
Сделалось интересно, а правда ли немец такой тактичный, или предупредил только потому, что не собирается использовать?
— Без вашего разрешения я не стану его применять, — добавил Лукатер. — У меня имеются ваши показания, показания мистера Гловера и прочих участников инцидента. Но этого все еще недостаточно. Это не более чем поверхностный взгляд на дело.
Стивен никак не мог решить, кого же из киношных сыщиков напоминает ему грузный спокойный Лукатер. Впрочем, тот вообще мало походил на сыщика, зато являл собой классический пример голливудского психиатра.
— Мне все еще непонятна механика инцидента.
— Какой у вас допуск, доктор? — спросил Калинка.
Каким бы ни было хомополе Лукатера, оно не успокаивало и не обволакивало. Стивен превосходно себя контролировал, хотя ощущение, что у самых дверей его мозга кто-то стоит и нервно переступает с ноги на ногу, и не думало проходить, а напротив, становилось все сильнее.
— Второй уровень, — на стол перед Калинкой легла идентификационная карта. — Я прибыл из мюнхенского отделения ВНЦ, «Проект ВР», — сообщил тот. — Ваша подозрительность понятна и похвальна.
Стивен старательно покивал. Не нужно быть телепатом, чтобы догадаться — к нему все-таки собираются залезть в голову и вот-вот испросят официального разрешения. Теоретически, можно даже попробовать отказаться. Процедуру, несомненно, отсрочат, только вот ненадолго — до первого распоряжения Стэнли. Так имеет ли смысл упорствовать?
— Если необходимо, я согласен предоставить свою память для исследования, — сказал Калинка. — Но при одном условии, я думаю, вполне разумном. Она останется при мне, и вы не сделаете из меня умственно-отсталого.
Лукатер скривился. То ли он не мог дать таких гарантий, то ли речь Калинки, вроде бы дружелюбная, чем-то его задела.
— Ваша память останется в неприкосновенности, — заверил он. — На самом деле, это довольно простая процедура, во много раз проще той, что проделал ваш бывший подопечный над мистером Харьковым. Если вас это успокоит, мои возможности не позволяют что-либо разрушить в вашем разуме. Я могу только читать и передавать. И Стивен, — Лукатер, наконец, изваял некое подобие улыбки. — Полагаю, я похож все-таки на Ниро Вульфа.
— Как раз его я и не знаю, — признался кибернетик. — Но впечатляет. Я даже не почувствовал.
— Ложь. Так что, вы согласны провести сканирование прямо сейчас, или желаете для начала составить завещание?
— Обойдемся, — ухмыльнулся Калинка и снова слегка пересел — плечи разве что не скрипели, как ржавые. — Для этого есть специальная процедура?
— Формально — нет, — покачал головой Лукатер. — Но вам лучше принять максимально расслабленное положение. Можете даже лечь, этот диван кажется вполне удобным.
Валяться на диване в кабинете начальства Калинка вроде бы не собирался, но если его в процессе будет швырять об стены — лучше уж правда лечь. Он запоздало решил испугаться сканирования, и даже мысль, что он уже многократно подвергался чему-то подобному, нисколько не утешила.
Да, Харьков рылся у него в голове, когда приходил для якобы сверхважной приватной беседы.
Да, он пару раз чувствовал странное, похожее на сквознячок из-под несуществующей двери, прикосновение Вереницы.
И да, Адриан заглядывал в его мозги, судя по всему, с той же долей осознанности, что и дышал. Невозможно его обвинить, надежно защищенного блаженным фанатичным неведением.
Теперь к давно переставшему быть неприкосновенным чертогу ума деловито подкатывался Ниро Вульф из мюнхенского отделения и собирался навести самый настоящий обыск. Калинка решил, что глупо спрашивать, больно будет или нет.
В сущности, он пока ничего не скрывает. Разве что избыточный интерес к закрытой информации проекта. Но это вряд ли будут искать. А в ситуации с Адрианом он чист и безопасен, и его собственные догадки вряд ли чем-то удивят руководство.
Калинка выдохнул и перебрался на диван. Форменные брюки скользили по грубоватой толстой коже обивки, и он далеко не сразу выбрал удачное положение.
Лукатер дождался, пока Стивен вволю навертится, наежится и навздыхается.
— На что это будет похоже? — не удержался Калинка.
— Полагаю, на сон. Точнее не скажу, многое зависит от того, какое у вас мышление. Некоторые видят картинки, а кто-то слышит музыку. Хотя вы, скорее всего, все-таки визуал.
— Я такой, — подтвердил Калинка. — Хотя в основном предпочитаю мыслить сразу готовыми программами.
— Если в ваших воспоминаниях вдруг окажется готовая программа того, что стряслось в двадцать девятой, я приобрету ее за любые деньги.
Калинка стоял в дверях двадцать девятой, пошатывался и ошалело пялился на еще одного себя, точно так же застывшего посреди лаборатории. Гловер катался, ватный Харьков свисал с кушетки. По Деспоту и его коматозному хозяину Стивен и сам не догадывался, как уже успел соскучиться.
В лаборатории словно прокручивали запись уже состоявшейся трагедии.
Только запись вышла не совсем такой, какой она должна была быть.
Уж точно, не могла на ней отпечататься широкая, похожая на планетарные кольца полоса, переливающаяся режущим глаз спектром. Она опутала лабораторию, точно проводка в системном блоке, и три тонких магистрали сливались в единую. Одна, самая узкая и бледная, текла к Харькову. А может быть, и от Харькова тоже.
Найдя подходящую ассоциацию, Калинка понял, что из Харькова действительно тянутся провода, такие, какими он давно привык их видеть. Светло-серые тоненькие, соединенные в плоскую ленту.
По проводам передавались данные. Судя по тому, как все распределено, в обе стороны. Разумная составляющая, наличие которой у себя Калинка не отрицал даже во сне, предположила, что это нормально — хомополе второго уровня, двухканальный телепат.
Харьков подсоединен к Веренице.
От Вереницы змеился толстый кабель к лошади, а вот она не передавала ничего, зато пыталась лечь, странно подгибая ноги.
— Устройство вывода, — заключил Калинка.
Самый объемистый, пусть и короткий, пучок проводов шел от Адриана к Веренице, и обмен происходил так интенсивно, что видны были совершенно нереалистичные вспышки, больше подходящие неоновой рекламе.
Калинка понял, что всего лишь проиллюстрировал свои же представления о ситуации. Собственно, а чего еще от него ждали? Он ведь не может сказать больше, чем знает. Если Лукатер надеялся на внезапное откровение, то напрасно. Он получил всего лишь сдобренную профессиональной деформацией психики перерисовку, к тому же, не самую талантливую.
Калинке, вдобавок ко всему, было паскудно.
Он отчаянно желал дать пинка самому себе, изобразившему раздавленного слоном индийского пешехода посреди лаборатории, а еще запоздало сделалось жалко Вереницу и его лошадь, где бы та теперь ни была.
Очень хотелось все это прекратить.
Калинка закрыл глаза. Если это сон — не поможет. Еще ни одному человеку не удавалось избавиться от чудовища, закрыв глаза посреди жутчайшего кошмара.
Темноты не получилось. Калинка увидел проекции все тех же проводов, только теперь они выглядели, как отрисованные в трехмерной графике, разноцветные и схематичные. И никуда не девались неоновые проблески, похожие не то на взлетную полосу в авиа-симуляторе, не то на ритм сердца.
За слово ритм Калинка зацепился.
Услышал на заднем плане, как ударник школьной рок-группы выстукивает его на рабочем барабане.
Ритм замедлялся.
Это невозможно было не заметить.
Калинку замутило, заболело в груди. Так, словно его собственное сердце отзывалось на этот ритм и старалось попадать в него ударами. Только вот ритм сходил на нет.