Хуже того, стало холодно, будто бы его, как был — в халате и легких брюках, выбросили из самолета на Северном полюсе.
Стивен понял это и окончательно испугался. Где-то на краю сознания промелькнула мысль — а догадался ли Лукатер, вот теперь, когда все так страшно и ясно. И как он собирается его спасать.
Дальше пялиться на чертежи не имело смысла. Калинка открыл глаза и попытался отвлечься от проводов. Уставился на неподвижно лежащую лошадь, надо же, как интенсивно пульсирует ее магистраль. На одревеневшего Харькова и самого себя, за каким-то чертом привязавшегося к Гловеру.
А пульсация стихала.
Адриан светился, хорошо так, если погасить лампы, хватило бы осиять половину лаборатории. Свет не благостный, но и не жуткий. Стивен против воли зажмурился. Вот оно какое, хомополе третьего уровня, ценное и невероятное. А для кое-кого еще и смертельное.
Калинка безбожно мерз, от холода болели кости, и очень хотелось спать. Он видел в кино — так и умирали попавшие под лавину.
Другой Калинка холода не чувствовал, зато наконец-то додумался вызвать помощь. Только не успел, потому что случилась вспышка. Яркая настолько, что второй Стивен, превозмогая дрожь, едва успел прикрыть рукой глаза и спасти их тем самым от ожога.
Что-то изменилось.
Сердце выравнивало ритм, уже ни под что не подстраиваясь. Тошнота ушла.
Пульсация исчезла.
О холоде напоминали только скрюченные пальцы.
Калинка заметил, что и провода перестроились. Харькова отключили. Коня тоже. И конь, кстати говоря, примеривался задом к стеклу. Что за этим последует, Стивен уже знал и рефлекторно попятился.
Он уже понял, что Лукатер увидел вполне достаточно. Да и сам он, как бы не сопротивлялся, вынужден был признать. Адриан убил. Хуже того, Адриан действительно может убивать. Он это знает. Теперь уже не он один.
Калинка отошел подальше в коридор, не смущаясь такими пустяками, как тяжелая металлопластиковая дверь, и попытался придумать, как ему быть. Потом вспомнил, что он во сне, и все его мысленные построения обретают форму и передаются Лукатеру. Стивен подумал про девушек. Получилось неубедительно. Вспомнил, что ел на завтрак. Пирожные с черникой, глупая попытка спасти остатки зрения и верный способ погубить фигуру, булочку с кунжутной посыпкой, куриные сосиски и салат из моркови. Вкусно, как настоящее. Морковка с сахаром.
Объедки на подносе, на которые покушался зомби Гловера.
А вот этого уже не надо.
Калинка решил размышлять о чем-то нейтральном.
— Все возвращается, — заметил Гловер и сгинул.
Идея Стивену понравилось, и он вообразил статую Будды. Похоже ли получилось, сказать было невозможно, ведь Будду Калинка видел один раз по телевизору и достаточно давно. Запомнились округлые линии, причудливый головной убор, выражение покоя на золотом лице.
Вот об это Лукатер споткнулся.
Вокруг статуи плавал туман, потому что подобающего постамента Калинка так и не придумал, но марево обладало чудесным свойством — опутывать и глушить. Совсем как хомополе Адриана.
Шагнув в туман, Стивен оказался невидимым.
Бесконечно усталый Калинка опустился на пол, где-то же он был под этой белой хмарью, прилег спиной на прохладное колено Будды и снова закрыл глаза. На этот раз, картинка исчезла. Остальные пять чувств говорили, что вокруг только пустота. В ней было страшно, но еще страшнее казалось покинуть убежище. Стивен метался между паникой и расслаблением, и ему хотелось думать, что когда придет время, Лукатер сможет его просто разбудить.
11
— Просыпайся, Стивен.
Калинка, со сна тяжелый и ленивый, не хотел даже глаза приоткрыть. Спина затекла так, будто бы спать пришлось на камнях. И уж конечно, он не чувствовал себя хоть сколько-то отдохнувшим.
— Стивен?
Голос, бесцеремонно вырвавший Калинку из мутной дремы, был знакомым, только Стивен все никак не мог сообразить, чьим же. Голос зрелого человека, мягкий, негромкий, успокаивающий.
— А мне казалось, это я в коме.
Калинка ахнул и вытаращился. Дрему как ветром сдуло.
Это были не камни, а сомнительного удобства спинка кресла в палате Адриана. Там-то он и уснул. Вот только Калинка не помнил, как пришел из кабинета Холли, но это бывает спросонья.
— Привет, — глухо отозвался Стивен. — А разве ты был в коме?
— Так сказали, — улыбнулся Адриан.
Выглядел он по-прежнему паршиво, но Калинку это не удивляло. Он сам, пообкалывай его кто препаратами из дурдомов несколько дней, вряд ли отличался бы здоровым цветом лица и осмысленным выражением глаз.
— Ну, раз сказали… — вздохнул он. — Наверное, так оно и было. Ты сам-то помнишь?
— Немного, — Адриан нахмурился.
Калинка, хотя все еще чувствовал себя не человеком, а мешком песка, очень удивился. Сейчас, когда японец снова был в сознании, хомополе действовало, но Адриан вовсе не казался безбрежным морем ничем не замутненного позитива. Скорее обеспокоенным и задерганным, как любой нормальный человек. Только вот Стивена эта перемена не обрадовала.
Как минимум, это значило: Адриан прекрасно помнит, что произошло. Не скажет, но сам для себя сделает немало выводов. Наблюдать крушение веры Калинке не хотелось.
— Вереница мертв?
За это проявление обычности и человечности Калинке вдруг стало стыдно. Он спиной почувствовал все камеры, следившие за ними, все напряженные взгляды дежурных медиков, все байты откладывающихся на дисках данных с записью разговора. По-хорошему, нужно было предупредить Адриана. Вдруг еще осталось в нем хоть что-то неисследованное, и тот хотел бы это скрыть.
— Да, уже пять дней, — сказал Калинка. — Я и с тобой начал прощаться, но…
— А что Харьков?
— Понятия не имею, — соврал Стивен.
Интересное оказалось открытие — теперь Адриану получалось врать. Калинка вдруг испугался, что тот и вовсе лишился своей силы, но неясное, чуть тлеющее ощущение правильности происходящего не давало увериться в этом. Просто Теру тогда перетрудился, и ему нужен отдых, желательно, без подавляющих сознание уколов.
— А ты давно очнулся? — спохватился Калинка.
— Утром, — прилежно ответил Адриан. — Так что ты далеко не первый посетитель.
Не первый, выходит. И даже, скорей всего, не десятый. Врачи, военные, руководство и, конечно же, Лукатер из Мюнхенского отделения. Про него Калинка почему-то вспомнил в последнюю очередь, видимо, не очень-то хотелось вспоминать.
— Но когда тебя привели, я уже не спал, — добавил японец.
— Привели? — медленно переспросил Калинка, подозревая, что каменно-жесткая коленка золотого Будды — это все-таки как раз было кресло, а он путь из кабинета Холли к боксу Адриана проделал не своим ходом. — Я был пьян?
— Скорее замучен до полусмерти.
— О, ну это не удивительно, — улыбнулся Калинка. — Пока ты тут прохлаждался, меня на новую работу перевели. Да и с Вереницей ты нам устроил… Кстати, Адриан, к тебе приходил некий Лукатер?
— Да, — пожал плечами японец. — Еще утром.
— И что?
— Спрашивал. Потом успокоился и ушел. Наверное, я ему не очень-то помог.
Калинка встряхнул головой. На глаза упали отросшие волосы, пришлось убирать. Кончиками пальцев он почувствовал, что голова у него липкая и грязная, словно от тяжелой работы на жаре.
— Ладно, бог с ним, — сказал Стивен.
— Ниро Вульф какой-то, — поддержал японец негромко.
Разговаривать с Адрианом в этой палате он не мог. По крайней мере, на темы, которые, несомненно, интересовали обоих. Калинка поставил себя на место наблюдателей. Для них он друг Адриана, бывший наставник, явная и безнадежная жертва третьеуровневого хомополя. Как он должен себя вести? Да очень просто.
— Тебе хоть получше?
Для верности Калинка вскочил и потряс немного обалдевшего японца за плечо. Тот не сопротивлялся, но и в ответ никаких действий не предпринял. На том спасибо. Повисни Адриан у него на шее, Стивен бы растерялся. Он и так себя странно чувствовал — будто чешет за ухом ядерную бомбу.