Тем не менее, услышав от сэра Джарнока о его предосторожности, заставлявшей в течение многих лет запирать привидение по ночам, дабы оно не могло никому навредить, я не мог не отметить, что кинжал поразил не врага семейства, а верного и преданного слугу. Более того, нападение было совершено не во тьме, а когда капелла была ярко освещена.
На эти мои замечания старый джентльмен ответил несколько обеспокоенным тоном, что если в отношении освещения я, безусловно, прав, то на кого в этом мире и в наше время можно рассчитывать безо всяких сомнений?
– Тем не менее, сэр Джарнок, – возразил я, – у вас, конечно, нет никаких оснований подозревать своего дворецкого в том, что он является врагом семьи?
Я произнес эти слова наполовину шутливым тоном, однако он вполне серьезно ответил мне, что никогда не имел совершенно никаких причин не доверять Паркеру. После этого, с легким любезным поклоном сославшись на присущую возрасту усталость, он пожелал мне доброй ночи и отправился почивать, оставив о себе впечатление вежливого, но суеверного старого джентльмена.
Той ночью, когда я раздевался ко сну, меня осенила идея. Ведь если я хочу добиться какого-либо прогресса в разрешении дела, то должен заручиться возможностью входить в капеллу и выходить из нее в любое время дня и ночи. А идея была такова: утром, когда мне передадут ключ, сделать с него отпечаток и изготовить дубликат. Таким образом я легко добьюсь поставленной цели и смогу беспрепятственно входить в капеллу после темноты и следить за Горестным кинжалом, не обижая сэра Джарнока нарушением давно соблюдавшихся им предосторожностей.
Утром я получил у старого джентльмена ключ и в его присутствии отпер капеллу. Потом я отправился за фотокамерой и штативом в свою комнату, где и снял отпечаток, после чего, вернувшись, возвратил ключ владельцу. Установив камеру в проходе между креслами, я сфотографировал солею, а потом сказал, что оставлю камеру здесь. Сэр Джарнок проводил меня к выходу из капеллы и запер за нами дверь. Он сказал, что будет счастлив предоставлять мне ключ всякий раз, когда я захочу посетить капеллу, но только не после наступления темноты, ибо не может допустить, чтобы еще один человек стал жертвой зачарованного кинжала.
Я отнес кассету в Бертонтри и отдал ее местному фотографу, предупредив, чтобы он проявил единственную находившуюся в ней пластинку, но не печатал до особого моего распоряжения. Затем я принялся искать замочных дел мастера и, обнаружив такового, заказал ему сделать по оттиску ключ так быстро, как только возможно, поскольку он может потребоваться мне уже вечером. И когда я заглянул к нему в конце дня, работа, к моему удовлетворению, была уже выполнена.
Я вернулся в замок как раз к обеду, после которого, принеся соответствующие извинения, удалился в свою комнату. Оказавшись в ней, я извлек из-под кровати несколько отличных пластинчатых панцирей, которые позаимствовал из оружейной кладовой. Еще я захватил там кольчужку с прикрывающим голову капюшоном. Надел панцирь, а поверх него натянул кольчугу. Не слишком разбираюсь в доспехах, но, судя по тому, что мне довелось узнать с тех пор, я тогда нацепил на себя части двух различных боевых одеяний. Как бы там ни было, чувствовал я себя в них жутко, но поскольку мой план требовал хоть как-то защитить тело, постарался соблюсти все возможные предосторожности. После этого я прикрыл свою броню халатом, опустил револьвер в один из боковых карманов, а фотовспышку убрал в другой. Фонарь со шторкой остался у меня в руках.
Выйдя в коридор, я притворил и запер дверь спальни, а после этого осторожно спустился к капелле, моля, чтобы никто не заметил меня по пути. Оказавшись у двери, я немедленно опробовал ключ и в следующее мгновение, оказавшись в темной тихой капелле, запер за собой дверь.
Должен признаться, что чувствовал я себя не вполне в своей тарелке. Стоять в полной тьме, гадая, не приближается ли к тебе невидимая тварь, не так уж приятно, как могло бы показаться. Тем не менее, паниковать не было смысла, поэтому я включил фонарь и начал обход.
Ничего неожиданного мне обнаружить не удалось. Кинжал мирно висел на своем месте над алтарем, а вокруг было тихо, холодно и безмолвно. Затем я подошел к камере, извлек из оставленной под ней сумки кассету, вставил ее в камеру и взвел затвор. Сняв крышку с объектива, я приготовил фотовспышку и нажал на спуск. Ослепительно яркая вспышка вырвала из небытия весь интерьер капеллы, тут же скрывшийся из вида. Пользуясь фонариком, я переставил кассету, чтобы в нужное мгновение располагать свежей пластинкой, после чего выключил фонарь и уселся на скамью рядом с камерой. Не знаю, чего я ждал, но мной владело ощущение, утверждающее, что нечто обязательно случится. Я словно был уверен в этом.