— Если уж нельзя осознать будущего, к которому идет мир, не поняв Бразилии, — продолжал Флетч, — я хотел бы узнать побольше о прошлом вашей страны. Признаю, я приехал в Бразилию довольно неожиданно для самого себя, без должной подготовки, но, оказавшись здесь, я ничего не смог узнать об истории Бразилии. Даже отец Лауры…
Лаура хихикнула и положила руку на бедро Флетча.
— У Бразилии нет прошлого. Поэтому мы такие загадочные.
Марилия коротко глянула на Лауру.
— Вы знаете, что такое queima de arguivo?
Подошел ребенок-нищий и положил перед каждым по орешку.
Лаура рассмеялась.
— Не так давно бразильский самолет упал на автостраду. Такое могло случиться с любым самолетом. Через несколько минут появилась специальная команда и начала закрашивать бразильские опознавательные знаки на фюзеляже. Это наш способ предотвращать то, что уже произошло.
— Это означает «сжигать архивы», — добавила Марилия.
— Вернее, «заметать следы», — поправила ее Лаура. — Это бразильский образ жизни. Поэтому мы такие свободные.
— Такое случалось не раз, — продолжила Марилия. — К власти приходит новое правительство. Отметая все, что делалось до него, оно отдает приказ уничтожить все документы прежних правительств. И мы начинаем новую жизнь, как после отпущения грехов.
— Мы — нация анархистов, — рассмеялась Лаура. — Мы все анархисты.
— История любой страны наполнена постыдными поступками. Мы предаем огню свидетельства бразильского стыда, а пепел рассеиваем по ветру, — заключила Марилия.
Стоящий рядом со столиком маленький эльф, ребенок лет шести, неодобрительно переводил взгляд с одного на другого. Они не ели орешки.
Марилия надела солнцезащитные очки и откинулась на спинку стула.
— Давайте, Флетч.
Флетч съел орешек.
Мальчишка-нищий мгновенно подскочил к нему с полным кульком.
Флетч достал из теннисной туфли пачку крузейро и заплатил ему за орешки. Раскрыл кулек и предложил его Марилии.
Она покачала головой.
— Вы тоже практикуете queima de arguivo? Вы в Бразилии, чтобы «сжечь архивы»?
— Многие, наверно, приезжают сюда по этой причине.
— Тем самым он становится бразильцем, — ввернула Лаура. — Почетным бразильцем.
— Поэтому-то вас и невзлюбил отец Лауры?
— Мой отец любит его, — возразила Лаура. — Любит. Дело лишь в том…
— Ее отец — ученый, — пояснил Флетч. — Профессор университета. Поэт.
Уже дюжина детей-нищих столпились вокруг Флетча, что-то нашептывая ему.
— Ну разумеется. Отавью Кавальканти. Я хорошо его знаю. Лаура чуть ли не моя племянница. Здесь, в Рио, ей следовало остановиться у меня.
— Он не выносит североамериканцев. Я — североамериканец.
На тротуаре, у самого бордюрного камня, застыла старуха, по виду сущая ведьма. Длинное, бесформенное белое платье, черные мешки под глазами, похожие еще на одну пару глаз. И всеми четырьмя глазами она уставилась на Флетча.
— Это не совсем верно, — улыбнулась Лаура. — Флетчер может приехать в Бразилию, может сидеть в этом кафе, пить карану, смотреть на проходящих мимо женщин. Моему отцу не разрешено посетить Соединенные Штаты Америки, читать свои стихи в Колумбийском университете. Вот чего он не приемлет.
— Я читал стихи вашего отца, — заметил Флетч. — Он говорит от лица простого человека.
Старуха в белом смотрела на Флетча, словно тот свалился с луны.
— Есть и еще кое-что, — Лаура уселась поудобнее. — Ты должен это признать, Флетч.
— Что же это? — спросила Марилия.
— Мой отец полагает, что Флетч не видит отличий в жителях Бразилии.
— Нигде нет такого единообразия, как в Бразилии, — ответил Флетч. — Мне это нравится.
— Это не единообразие… — Лаура тревожно глянула на Марилию.
— О да, — кивнула та.
— Мой отец говорит, что Флетч пытается понять бразильцев через людей, которых он знал раньше. Он не может увидеть другую нашу сторону.
— Я многого не понимаю.
— Ты многого не принимаешь.
Флетч широко улыбнулся.
— Многое недоступно моим глазам.
— Мой отец… — Лаура на мгновение запнулась. — Мой отец любит Флетча. Говорит, что как личность он удивительно открытый.
— Для североамериканца, — ввернул Флетч.
— Вы не сможете понять Бразилию, — глаза Марилии скрывались за темными стеклами очков. — Бразилия пускает к себе воров. Соединенные Штаты Северной Америки отказываются принять ученых и поэтов, которые борются за права простого человека.
— Вы считаете, что я — вор? — осведомился Флетч.