Во всяком случае, старая карга, взиравшая на него с тротуара, видела в нем что-то экстраординарное.
— Вы сказали, что вам пришлось собираться в спешке.
— Совершенно верно.
— Вы ведете дела с Теу да Коста?
— Веду.
— Теудомиру да Коста — мой близкий друг. Насколько я понимаю, сегодня вечером мы встретимся на обеде в его доме.
— Хорошо.
— Теудомиру получает немалый доход, обменивая твердую валюту, в частности доллары, на крузейро, изумруды, золото. На этом он и разбогател.
При слове «крузейро» дети-нищие подступили еще ближе к Флетчу.
— Я думал, он начинал водителем такси.
— Теудомиру никогда не сидел за рулем такси.
Флетч достал деньги из теннисной туфли и отдал их Лауре, чтобы та расплатилась с официантом. Когда платила Лаура, изъясняясь на бразильском диалекте португальского языка, сумма обычно уменьшалась процентов на девяносто. Потом дал несколько крузейро самому маленькому из нищих.
— Марилия, — вступилась за Флетча Лаура, — в Бразилии у мужчины нет прошлого.
— У Флетчера может не быть прошлого. Тут я с тобой не спорю, Лаура. Я только не хочу видеть, как ты губишь свое будущее.
— У меня нет будущего. Только пианино.
— Бразильцы все в будущем, — возразила Марилия.
— Прошлое… будущее, — пробормотал Флетч.
— Я сказала что-то не то, — стушевалась Лаура.
— Вы остановились в «Желтом попугае»? — тут же сменила тему Марилия, имея в виду отель на авениде Атлантика, едва ли не самый дорогой в Рио-де-Жанейро.
— В «Желтом попугае», — подтвердил Флетч. — Вы должны признать, что не все в Бразилии доступно восприятию приезжего.
— Флетч отличный парень, — Лаура посмотрела на Марилию и добавила что-то по-португальски. Затем перешла на английский. — Мой отец любит его.
На тротуаре справа, протискиваясь меж танцующих, окруживших оркестр в канареечных шортах, появилась североамериканка, несомненно, только что прилетевшая из Штатов, в платье из тонкого зеленого шелка, обтягивающем фигуру, зеленых же туфельках на высоком каблуке, в солнцезащитных очках, с сумочкой через плечо.
Лаура коснулась руки Флетча.
— Тебе нехорошо, Флетч?
— Нет, с чего ты взяла?
— Ты внезапно побледнел.
— Все нормально.
Он нырнул под столик и начал зашнуровывать теннисные туфли.
Мгновенно семь или восемь голов оборванцев оказались под столиком, чтобы посмотреть, что он там делает.
Появилась под столиком и голова Лауры.
— Флетч, в чем дело?
— Estou com dor de estomago!
— O-o-o-o-o-o! — сочувственно вздохнули оборванцы.
— У тебя не может болеть живот! — возразила Лаура.
— Estou com dor de cabeca!
— О-о-о-о-о-о!
— У тебя не может болеть голова!
— Febre… nausea… uma insolacao.[1]
— О-о-о-о-о-о!
Загорелые ноги Лауры стоили того, чтобы посмотреть на них. Да и ноги Марилии, хоть и светлокожие, ненамного им уступали. И Флетч приободрился от одного их вида.
— Флетчер! Что с тобой случилось? Почему ты залез под стол?
— Та женщина. Женщина в зеленом, проходящая мимо. Не смотри на нее.
Оборванцы попеременно смотрели то на Флетча, то на Лауру, словно понимая, о чем идет речь.
— Женщина как женщина. Что в ней такого?
— Она, возможно, думает, что я убил ее мужа.
ГЛАВА 2
— Жаниу! — с пугающей скоростью длинное белое платье надвинулось сквозь густую зелень, старая карга выскочила из кустов прямо перед ними в маленьком переднем дворике отеля «Желтый попугай». Она подняла руку, скрюченный артритом указательный палец смотрел в лицо Флетча.
— Жаниу Баррету!
Флетч отступил на шаг. Сжал руку Лауры.
Карга шагнула вперед, все так же целясь пальцем в лицо Флетча.
— Жаниу Баррету!
Он-то надеялся, что расстался с каргой навсегда. Марилию они оставили в кафе, прошли полквартала направо, мимо оркестра на углу, игнорируя жесты танцоров, приглашающих составить им компанию. Повернули направо, снова направо на авениду Копакабана, прошагали несколько кварталов, вновь повернули направо, на улицу, проходящую за отелем «Желтый попугай», осмотрелись, не обнаружив ничего подозрительного, обогнули угол и по тропинке устремились в передний дворик отеля. Через парадную дверь войти они не могли, поскольку Флетч был без рубашки.
Он уже и думать забыл о старухе.
А теперь она загородила им дорогу в отель.
— Жаниу Баррету! — обвиняла она, тыча скрюченным пальцем в его лицо. — Жаниу Баррету!
Лаура выступила вперед. Положила руку на рукав старухи и заговорила с ней ласковым голосом. Флетч разобрал португальское слово «мать».