— Пожалуйста, не требуйте от меня ничего подобного! — сказал, улыбаясь, Герман. — Мне нужно сперва познакомиться с людьми и обстоятельствами и составить о них более или менее беспристрастное суждение. Завтра утром явлюсь к генералу, но пока только в качестве миссионера нашего языка и литературы.
— Ну, мы посмотрим; надеюсь, что в следующий раз вы будете уступчивее! — воскликнул Рейхардт.
Луиза молча слушала этот разговор и только время от времени покачивала головой, что всегда служило у нее знаком неодобрения. Но отец на этот раз не обратил на нее никакого внимания.
На следующее утро Герман собрался сделать визит генералу Сала, и, припоминая все, что он слышал о нем от Рейхардта, почувствовал некоторую бодрость духа, которая начала было оставлять его, что всегда бывает с молодыми людьми, недавно оставившими студенческую скамью, когда им приходится являться в переднюю высокопоставленного лица.
Герман спокойно закончил свой туалет и отправился на квартиру генерала; встретивший его лакей провел в соседнюю комнату, где уже было много просителей, и посоветовал подождать, пока генерал выйдет из ванны. Мертвая тишина, царившая в приемной, доказывала, что комната с ванной находится где-то поблизости. Стройный молодой человек аристократической наружности, с тонкими чертами лица, стоял в амбразуре окна, опершись на подоконник. Гордая поза, принятая им, показалась Герману несколько искусственной, так как молодой человек, видимо, стыдился своего унизительного положения. Остальные посетители не представляли ничего особенного, тут были ремесленники с какими-то счетами и разного рода просители.
Время от времени за стеной слышалось плескание воды и грубый отрывистый голос. Наконец, дверь отворилась, и появился генерал Сала без сюртука, он окинул взглядом присутствующих и заметил Германа.
— А это вы! Как вас… господин тенор! Учитель немецкого языка, идите за мной!
Молодой человек, стоявший у окна, воспользовался этой минутой, чтобы подойти к генералу, и, краснея, подал ему прошение.
— Я представлялся военному министру, — сказал он по-французски, — и хотел просить ваше превосходительство обратить милостивое внимание на мою просьбу…
Сала посмотрел через плечо на молодого человека, прочитал поданную бумагу, написанную на французском языке, и спросил надменным тоном:
— Барон фон Мирбах?
— К услугам вашего превосходительства.
— Древняя гессенская фамилия?.. Вы были в университете?
— Как упомянуто в прошении: я слушал лекции в Марбурге и Геттингене.
— Знаю, в Германии все занимаются наукой. Значит, вы знаете латинский язык?
— Разумеется, — ответил с легкой усмешкой молодой барон.
— Ну, так скажите мне по-латыни: «Я надел сегодня штаны»!..
Барон молчал.
— Видите, господин барон, вы ничего не смыслите в латинском языке! — воскликнул Сала с громким хохотом.
Те из просителей, которые понимали немного по-французски, сочли нужным также рассмеяться, в надежде заручиться милостью его превосходительства. Сала, совершенно довольный собой, направился в свой кабинет и сделал знак Герману следовать за ним.
Герман был возмущен до глубины души всей этой сценой, он чувствовал оскорбление, нанесенное потомку древней немецкой фамилии. Он был в нерешительности: не повернуться ли и уйти, как это сделал барон, или последовать приглашению. Благоразумие победило; он решился на последнее из опасения, что его горячность может привести к новым неприятностям для Рейхардта.
Когда он вошел в кабинет, генерал оканчивал свой туалет.
— Ну что, ушел латинский барон? — спросил Сала.
— Да, ваше превосходительство. Вы глубоко огорчили его, но можете утешить его офицерским патентом…
Сала громко расхохотался.
— Такого утешения, пожалуй, потребует от меня все гессенское дворянство. Нужно проучить этих надутых баронов с их глупыми притязаниями; в своем высокомерии они мечтают о восстании… Кроме того, его величество решил раз навсегда — давать офицерские места только тем, которые прошли известные военные чины, были пажами или окончили курс в военной школе. Барон не подходит ни под одно из этих условий; но он красивый малый и может иметь успех у дам! Здесь, при дворе, благоволение дам часто имеет больше значения, чем всякие военные заслуги… Вы совсем другое дело, у вас прекрасный французский выговор, и в этом вы уже имеете преимущество над гессенскими баронами… Дочь моя говорит немного по-немецки. Король спрашивает ее иногда: «Как ваше здоровье, мадемуазель Сала?» — а она отвечает ему без запинки: «Gut, Eure Majestät!» (хорошо, ваше величество). О, у вас будет талантливая ученица! Но моя жена хочет сперва видеть учителя! Вы понимаете… я хозяин дома, но воспитание дочери меня не касается.