Я прижалась спиной к стене позади себя, но решила не убегать. Больше всего на свете мне нужно было увидеть, что все это значит и почему по всем этим зеркалам были вевес. Здесь что-то происходило, и я не была уверена, что мне это понравится.
Баэль ухмылялся серым лицам, его темные глаза сверкали от нетерпения. Затем он щелкнул пальцами, унизанными кольцами, и заиграла медленная песня.
Насколько я могла видеть, в здании не было динамиков, но песня все равно звучала. Это снова была карнавальная музыка — резкая и замедленная, как будто ее крутили на проигрывателе или старом телевизоре.
Серое лицо в начале очереди шагнуло вперед. Это была женщина с длинными светлыми волосами, заплетенными сзади в косу. Ее некогда голубые глаза были молочного цвета, и под ними висели мешки, из-за чего она выглядела намного старше, чем, вероятно, была. Баэль указал на нее, затем согнул палец в приглашающем жесте. Женщина едва заметно моргнула.
Она подошла к зеркалу посередине и уставилась в него. Я затаила дыхание, мое сердце бешено колотилось, когда она просто стояла там, не двигаясь. У нее не было отражения. Просто ничего. На самом деле, я не могла разглядеть ни одного серого лица ни в одном из зеркал.
Баэль смотрел на меня, вместо того чтобы сосредоточиться на женщине перед ним. В его глазах было ожидание и возбуждение.
Там, где раньше женщина была очень спокойной и невозмутимой, она начала тяжело дышать, пока, в конце концов, не стала задыхаться. Ее плечи быстро поднимались и опускались, затем она отшатнулась назад. Желание подойти к ней, как ни странно, так и не возникло. Я должна была помочь ей.
Она встретила какое-то невидимое сопротивление и снова качнулась вперед, спотыкаясь, направляясь к зеркалу, качая головой. Затем она начала умолять, ее голос был прерывистым, она задыхалась.
— Нет, нет, нет… — Снова и снова умоляла она.
Ее каблуки впились в деревянный пол, но каким-то образом она начала скользить вперед, как будто ее тянули за веревку.
— Нет, пожалуйста! — закричала она в отчаянии. — Не делайте этого! Мне жаль, мне жаль, мне очень жаль!
Баэль по-прежнему просто наблюдал за мной, как будто ждал, что я что-то сделаю. Все, что я могла делать, это стоять там и смотреть, как женщина, наконец, рухнула вперед и исчезла прямо в зеркале, которое покрылось рябью, как лужица воды.
Крик застрял у меня в горле, когда я оттолкнулась спиной от стены. Я взяла себя в руки. Ужас охватил меня, когда женщина исчезла, ее крики тоже смолкли. Но я не позволила себе кричать вместе с ней, не тогда, когда Баэль улыбался мне.
Когда он оторвал от меня взгляд, он жестом приказал следующему серолицему выйти вперед.
Это продолжалось. Одно серое лицо за другим подходили к зеркалам. Иногда они выбирали среднее зеркало, как первая леди, крича, извиваясь и умоляя не умирать.
Но другие подошли к первому зеркалу слева, и довольная улыбка растянулась на их внезапно оживших лицах. Эти люди практически врезались в зеркало, исчезая вместе с эхом их смеха, отражающимся от стен.
А потом были те, кто вошел в третье зеркало. Эти серые лица оставались пустыми. Ни разу их лица не расплылись в улыбке, а глаза не загорелись ужасом. Они просто брели вперед, падая в какую-то невидимую пропасть. Очередь начала быстро двигаться, и я могла только наблюдать в зачарованном молчании.
Карнавальная музыка все повторялась и повторялась, пока Баэль стоял на страже, провожая их всех через зеркала. Их, должно быть, были сотни, и ни один даже не взглянул на меня.
Когда я больше не могла выносить криков, я вышла из комнаты подышать свежим воздухом и бесцельно побрела обратно в зеркальный зал, довольная тем, что позволила Баэлю делать то, что он здесь делал.
Я не совсем испугалась, не так, как должна была. Наконец-то все начало вставать на свои места.
Я выросла на историях о Перекрестке. Историях о папе Легбе. О том, что именно его вызывали, чтобы поговорить с другими духами. Он был хранителем врат, которые вели вас туда, куда вы должны были идти, когда уходили из жизни.
В этом месте повсюду была написана его энергия… но также и нечто большее.
Мне чего-то не хватало. Что-то было не совсем правильно в том, что здесь происходило, и я не могла понять, что именно.
От этого центрального зеркала исходило зловещее ощущение, и у меня по коже побежали мурашки. Даже сейчас, расхаживая по коридорам, я слышала их крики, эхом отдающиеся вокруг меня. Они умоляли не подходить к зеркалу, в ужасе от того, что увидели по ту сторону.