— Я знаю, почему ты здесь, — сказал он с озорной усмешкой. — Я всегда знал.
Шатаясь от недоверия и боли, я снова была поймана Баэлем. Он обхватил меня руками и крепко прижал к себе.
— Тогда ты сам нарушил свой контракт, Теодор. Мне надоело играть по твоим правилам. Скажи мне правду или…
В мгновение ока он оказался у меня перед носом, и я обнаружила себя зажатой между двумя мужчинами, едва способной перевести дыхание. Теодор приподнял мое лицо, пока наши глаза не встретились.
— Ты не имеешь права угрожать на моем Перекрестке. Не ты контролируешь ситуацию. Это я. Я сказал, что помогу тебе, и это именно то, что я собираюсь сделать. Даже если это погубит тебя.
— Я не знаю, что это значит, — прошептала я.
— Ты поймешь.
Бросив взгляд поверх моей головы, Теодор коротко кивнул. Я почувствовала, как руки Баэля напряглись вокруг моего тела, и попыталась вырваться из его объятий, когда мир вокруг нас исчез.
Я обнаружила, что стою в знакомой комнате. Я была одна в темноте, только единственная лампочка, свисавшая с потолка, освещала три массивных зеркала.
Где-то вдалеке звучала музыка. Это была карнавальная музыка, но она была настолько замедленной, что ноты жутко растягивались. В комнате не было ни следа Теодора или Баэля, ни шеренги серых лиц позади меня. Я была одна, уставившись в среднее зеркало с бьющимся в горле сердцем.
Я медленно приближалась к нему, стараясь дышать при каждом шаге. Все, что я могла разглядеть, — это черноту за стеклом. Я остановилась так близко к зеркалу, что мой нос почти касался поверхности, от моего дыхания оно запотевало.
Затем очертания начали обретать форму.
Я стояла в ванной своей квартиры или, по крайней мере, вглядывалась в нее с выгодной позиции зеркала в ванной. Я могла видеть свою ванну на когтистых лапах в углу комнаты и маленький табурет, на котором я красила ногти. Сиреневый халат висел на крючке у двери, точно там, где я его оставила.
Почему зеркало показывало мне это?
Я уже собиралась отвернуться, когда краем глаза заметила какое-то движение. Я остановилась, сердце упало от того, что я увидела.
Это был Остин.
Он сидел на полу в ванной, прижавшись спиной к стене и прижимая ладонь к груди. Он был без рубашки, его обычно загорелая кожа казалась резко бледной, а на щеках обозначились впадины.
Я позвала его. Это был рефлекс, и я сделала это прежде, чем смогла сказать себе не делать этого. Он не ответил. Я должна была догадаться, что он меня не слышит.
Мне потребовалось мгновение, чтобы осознать, почему это выглядело так неправильно, но когда я осознала, мне захотелось блевать. Остин был залит липкой кровью. Она прилипла к его волосам, пропитала брюки и размазалась по голой груди.
Это было то, что Теодор пытался скрыть от меня.
Вот почему я так отчаянно хотела найти его той ночью, и мне даже в голову не пришло заглянуть в ванную, прежде чем сбежать из своей квартиры.
Но потом мне кое-что пришло в голову. Что-то было не совсем так с этой картиной.
Голова Остина упала вперед, и он закрыл лицо ладонями, плечи сильно затряслись. Он был не так смертельно спокоен, как я думала раньше. Он казался таким только потому, что двигался очень медленно, как будто время текло в другом темпе. Казалось, что он почти движется под водой.
Шок начал проходить, и я начала замечать то, чего раньше не замечала. Стены ванной были покрыты кровью в виде отпечатков рук и размазанных пятен.
Он поднял голову и запустил окровавленные руки в волосы, отчего они торчали во все стороны, причем движение заняло в три раза больше времени, чем обычно. Затем он поднялся на ноги, пошатываясь, пока не завалился набок, прежде чем ухватиться за мраморную столешницу у раковины.
Он уставился прямо в зеркало налитыми кровью глазами — глазами, которые были мне так знакомы, что вся моя грудь сжалась от тоски и страха. Он не мог видеть меня по ту сторону зеркала, хотя мы были практически с глазу на глаз.
По обе стороны от меня кто-то был, и мне не нужно было смотреть, чтобы убедиться, что по бокам от меня были Теодор и Баэль. Они смотрели вместе со мной, пока я наблюдала за Остином. Он открыл кран и лихорадочно ополоснул окровавленное лицо водой, позволив ей превратиться в розоватые капли, которые скопились на столешнице.
— Я… я не понимаю, — дрожащим голосом прошептала я.