Шорох, скрип ступенек вырывают из дрёмы. Дитрих за дверью. Его запах сводит с ума, желудок урчит, требуя еды. Вместо слов вырывается рычание. Он всё никак не может попасть ключом в замочную скважину. Она сопит и фырчит, затем успокаивается и посылает ему новый образ.
Дитрих просовывает ключ в щель под дверью. Ликуя, она открывает дверь и набрасывается на него, сбивая с ног, придавливая к полу. Сердце в груди ходит ходуном, от запаха здорового мужчины кружится голова, изо рта капает слюна. Дитрих даже не сопротивляется, подчинённый её воле; покорный, как ягнёнок, он ждёт своей участи. Она нарочно растягивает удовольствие, лижет шершавым языком его шею, щёки, нежась в запахе и аромате, мурлыча от тока крови в сетке вен и артерий под кожей, яростно желая, раскрывая пасть, щёлкая зубами. Когти впиваются в кожу плеча, резко пропарывают её, и язык жадно слизывает ярко-рубиновую кровь. От удовольствия выгибается спина. Она готовиться к броску, чтобы впиться в лакомую шею.
Рассвет врывается в коридор, касаясь кожи мягкими лучами света. Она шипит и бросается в спасительную тень, хлопает закрытая дверь.
Вскоре тело трансформируется, исчезают крылья, и переход в подобие человека уже не так болезнен. Слабость накатывает волнами, приходит сон, чёрный и густой.
Вот и вечер. Она взволнованно выбегает из комнаты, не зная, жив ли Дитрих. В памяти пробелы, но она точно знает, что причинила ему боль.
Он лежит на матрасе. Грубо замотанная лоскутами рубахи, рана на плече гноится. Лоб юноши обжигает ладонь — горячий, как огонь.
«С ним одни проблемы», — твердит внутренний голос, но девушка отмахивается от него, как от назойливой мухи, готовит травяной отвар, про который узнала из книги, прикладывает ко лбу Дитриха холодную тряпку с отваром. Вина за содеянное терзает её до боли.
Она нарушила главное правило: вкусила человеческой крови. Решение, как поступить дальше, приходит легко.
Как только лихорадка Дитриха спадает, девушка посылает ему мысленный образ себя настоящей, такой, какую видела в озере. Дитрих кричит, сжимается в крохотный комочек, шепчет, что не верит, что всё сон.
Забавно, что, когда он узрел истину, её магия теряет над ним силу. Её голос для него больше не мягкий и ласковый, а жёсткий и грубый звериный рык, но всё же её слова юноша понимает.
Дитрих избегает встреч с ней и, поди, теперь рад, что она охотится по ночам, оставляя его в одиночестве. Еду для него девушка бросает на пол и тут же уходит, запираясь на втором этаже. Всё уже решено: как только Дитрих окрепнет, она отведёт его в ближайшее поселение.
И через пару дней девушка берёт с собой запас еды и воды, из толстого сука мастерит посох для него, намазывается пахучей мазью, чтобы уберечься от солнца, и выдвигается в путь дорогу.
Идти долго, ведь её башня скрывается в чаще непроходимого леса, на поляне. Вокруг рыскают по своим охотничьим тропам дикие звери, а деревья так густо переплелись сучьями и кронами, что вокруг средь бела дня царит сумрак.
Идут быстро, ориентируясь по запаху и по звериным следам, редко делая привалы, чтобы Дитрих мог отдохнуть. Тогда он молчит, медленно ест и жадно пьёт воду. Он выглядит таким юным, совсем мальчишкой, с грустным и, несмотря на шрамы и ожоги, всё ещё красивым лицом.
Она смотрит и думает о своём. Воспоминаний краткие вспышки подобны мотылькам, залетевшим в огонь. После смерти старика она сторонилась людей, но всё же любопытство, жажда знаний, потребность хоть в чём-то, что поможет сохранить человечность, подталкивали её на рискованные поступки. Так девушка пристраивалась вслед движущимся в большие города торговым караванам. Незаметно пряталась на высоких деревьях, зарывалась в землю на близлежащих холмах и следила, чтобы в подходящий момент воровством раздобыть себе книги, одежду и всё, что удастся стащить в предрассветную пору, когда на пару минут погружался в дрёму и самый строгий караул.
Читать для неё было единственной возможностью познавать мир, возможностью пусть хоть в мечтах быть той, кем она всегда хотела быть — красивой принцессой с золотистыми волосами.
… Наконец лес редеет, и теперь даже слабый свет солнце режет её глаза, а кожу печёт сквозь корку мази, но от ожогов мазь всё ещё спасает.
Впереди запах дыма, жареного мяса, лёгкий колокольный звон; далёкий, как отзвук эха, раскатистый смех — всё это сообщает ей, что они выбрались к поселению. На открытом месте пыльная широкая дорога, уходит к холмам. Красуются зелёными побегами пшеницы возделанные поля.