У Анатоля осталось еще три пули в магазине и достаточно много — в карманах, но он не собирался их использовать. Когда лицо первого разгневанного преследователя материализовалось у входа в укрытие, он обрушил приклад винтовки на нос прихожанина изо всех сил — дабы покалечить, но не убить, после чего сбросил тяжелое тело вниз: возможно, это произведет хаос и создаст преграду для остальных. Увы, они напирали всей толпой, а тело приземлилось недалеко. Спустя минуту толпа ломилась в укрытие; он прижался к балкону, ощущая опасность падения. Размахивая винтовкой, он наносил сильные удары то одному, то другому из преследователей, но не мог остановить их. Расстояния между ним и врагами больше не существовало, хотя он и успел нанести удар одному из них, взвывшему от боли и злости.
«Они, должно быть, немцы или англичане, — лихорадочно думал Анатоль, — но только не французы. Но какая разница, в конце концов, откуда все эти люди, если они не гнушаются столь грязным делом?»
Пока он произносил эти слова про себя, один из атакующих из первого ряда замер, издав жуткий крик, и в глазах его появилось выражение невообразимого ужаса. Это пробудило в Анатоле гордость. Еще бы, он вызвал такую реакцию в одном из слуг дьявол! Но человек отшатнулся в сторону, и стоявшие за его спинами увидели то, что заставило его кричать.
Анатоль понял: обычный человек со штыком в руках вряд ли способен так напугать кого-либо, вызвать неподдельный ужас. Он знал — чувствовал: что-то появилось за его спиной, но не смел даже подумать, что — ибо сам он находился на высоте около двадцати метров.
Простое любопытство заставило его обернуться. Он думал лишь взглянуть, не задерживаясь вниманием, дабы не терять из виду столпившихся преследователей, — и не сумел оторваться от зрелища.
Чувство нереальности происходящего заставило его ноги задрожать, пальцы впились в ствол винтовки.
Нечто перед ним достигало тридцати метров в высоту, туловище имело совершенно человеческие очертания, только конечности словно расплывались, но в чертах лица не было ничего человеческого. Увенчанное клювом, как у попугая, и фантастическим петушиным гребнем, с глазами, сверкающими, словно кошачьи — те же вертикальные зрачки, превратившиеся в узкие ленточки, только громадного размера.
Это было ожившее изображение одной из фигур с алтаря — словно спроецированное на экран кинематографа. Анатоль знал: происходящее — нереально. Не может быть реальным. Такие вещи не существуют в природе. Нет никакого дьявола, которому поклоняются еретики, никакого легиона падших ангелов, скорчившихся в темных подземных пещерах в ожидании, когда врата рая откроются второй раз. Пусть его враги тоже лицезреют оживший образ — все равно это иллюзия. Но и с этими мыслями Анатоль пытался поднять ружье, а монстр тем временем тянул к нему когтистую лапу.
«Я — машина, — сказал он себе. — Это все сон, спектакль, галлюцинация, трюк сценической магии…»
Демон дотянулся до него. Он ощутил, как громадная лапа обхватила его поперек туловища и без усилия подняла в воздух, вытаскивая из укрытия и поднося ближе к ярким, сверкающим глазам. Он знал: даже если выстрелит и будет удачлив, падение чудовища принесет смерть и ему, но все равно выстрелил в ближнюю цель.
На жутком лице не появилось ни малейшей царапины, хотя он не мог промахнуться. Будучи охвачен смертельным ужасом, он вспомнил: его второй выстрел — совершенно безупречный по технике исполнения — тоже не сумел причинить вреда телу англичанина, что величал себя Асмодеем.
«Все это сон, — думал он. — Он пройдет, слишком уж груба имитация реальности».
Лапа, державшая его, поднялась выше, и на секунду Анатолю показалось, что сейчас его швырнут на каменный пол — но не это стало завершением его участи. Чудовище смотрело на него и, несмотря на отсутствие рта, который мог бы улыбаться, в огромных зеленых глазах как будто блеснула усмешка.
«Он смеется надо мной! — подумалось Анатолю — Смеется над моим неверием! Но я прав. Этот несчастный не может отрицать своего неправдоподобия, невероятности войти в реальный мир смертных людей».
И, несмотря на то, что он находился прямо перед лицом демона, символизирующим ад как он есть, его неверие крепло. Мир по-прежнему оставался миром, каким был всегда, несмотря на фантазии церковников. Он захотел крикнуть: «Ну же, забери меня в свой ад, я плюну в лицо Сатаны!» — но времени на это не оставалось.
Когтистые пальцы, держащие его, начали сжиматься, один из них достиг горла Анатоля, перекрывая дыхание. Рана на голове, похоже, снова открылась, боль в ноге стала невыносимой.
«Где же Дева? — подумал он, хотя, скорее, то было ощущение, а не мысль. — Где же спасительница Франции, ведь она так нужна мне?»
В воздухе не пахло серой или дымом. Ощущались лишь запахи курений и горящих свечей — сладкие и едкие одновременно, а во рту стоял вкус дезинфицирующих средств. Он хотел сказать себе: «Я выполнил свою миссию! Я убил Антихриста Асмодея!» — но на это тоже не осталось времени.
Он упал, погружаясь в темноту, в Пустоту.
Земля была твердой, мокрой и ледяной. Стрелы смертельного холода вонзались в беспомощное тело. Оно стало таким тяжелым; он не мог пошевелить даже пальцем. Руки — словно наковальни, ноги — что древесные стволы. Темнота навалилась на него, как черная земля, сокрушая душу, если только ее можно сокрушить. И все же, когда грубые руки схватили его и перевернули на спину, он оказался легким, словно кукла-марионетка.
Какой же силой обладают эти чудовищные руки?
Свет, бивший в глаза, словно исходил из мощного прожектора, ровный, как солнечный луч в зимний полдень, и ему некуда было деваться — приходилось терпеть эту яркость.
Должно быть, вокруг в темноте собрались и другие, скрываясь за солнцем-прожектором, их огромные лица с отблесками звезд смеялись над ним — демоны, что принесли его на край своего лже-Творения. Их было трое или четверо, может быть, и больше. Кто бы мог пересчитать демонов, коих повергли во тьму Архангел Михаил с его легионами серафимов? Уж точно не Анатоль, несчастный безбожник Анатоль, всего лишь странник в мире, которого не создавал, в который не погружался и, более того, никогда не верил.
Ему бы подождать просветления, их просветления.
Он вдруг понял: свет, резавший глаза, вовсе не солнечный, а исходит из магического глаза, венчающего голову барана, образ которого украшал алтарь. Внутренний глаз, чей взгляд пробился сквозь пелену и глядящий в самую суть, где затаились чудовищные монстры. Этот глаз смотрел сейчас вглубь Анатоля, следил за его действиями, за ненавистью, что приукрашивала благородные жесты.
Тем временем одно лицо повернулось из тени к свету. Пожалуй, если он на самом деле лежит на холодном каменном полу в одном из подвалов Парижа, то лицо это принадлежит человеку, склонившемуся над его израненным телом, в то время как остальные стоят вокруг, а кто-то держит фонарик на уровне живота. С другой стороны, вдруг это, и вправду, чистилище, — значит, склонившийся над ним не кто иной, как ангел-писец, призванный пересчитать все грехи его души. «Если это действительно нейтральная полоса, — думал он, — что тогда? Не Дева же это Орлеанская? И не ее темный собрат? Если оно все же заговорит, пусть говорит по-французски. Пусть не окажется бошем… или британцем!»
— Анатоль? — голос звучал горько и как будто ворчливо, но — по-французски. — Анатоль? Это и вправду ты?
«О, да, — подумал он. — Это я. Уж в этом-то я уверен, и, пожалуй, только в этом. Где бы и с кем бы я ни был, я остаюсь Анатолем, и навсегда». Но это открытие буквально утонуло в приступе ярости, обрушившейся на него, когда он узнал голос.
— Ты!! ! — закричал он. Слово вылетело, словно плевок. Он не сумел произнести: «Отец». Пытался добавить поток ругательств, но, стоило шевельнуть головой, как боль тисками сжала горло, лишая дара речи. Он едва сумел вздохнуть.