Роза, которую она сжимала в руке, отлетела в сторону и упала на землю. Он быстро нагнулся, подхватил цветок, выпрямился.
Вокруг никого не было.
— Джульетта!
Порыв ветра хлестнул по лицу мокрой пощечиной.
— Джульетта… — Он бессильно опустил руки и хрипло прошептал: Жили… Да разве может быть такое?!
Дождь кончился внезапно.
По дороге, звеня мокрыми шинами, наперегонки мчались блестящие автомобили. Разбрызгивая лужи, они с шумом проносились мимо стоявшего на остановке человека. Промокший до нитки, он безучастно смотрел в разрыв серых туч, где плескалось яркое солнце. Иногда он подносил что-то к лицу и подолгу разглядывал. Это был цветок. Засохший и невзрачный…
Треугольник на сером фоне
Порой, в одиночестве, мне начинало казаться, будто я не один. По вечерам, в прихожей, где выключен свет, стоял кто-то. Он даже не очень тщательно прятался — мне удавалось заметить часть рукава, носок ботинка, а то и услышать осторожный вздох. Видения эти и звуки были мимолетны, и через мгновение я уже не был уверен в их реальности. Я гнал от себя нелепые мысли, но потом, громко кашлянув, поднимался из кресла и, шлепая ногами, шел на кухню и обратно, зажигая везде свет. Не помогало. Невидимый кто-то успевал скрыться в ванной. Доходило до того, что я заглядывал под диван, открывал шкаф и ворошил одежду на вешалках. В конце концов возвращался в кресло к отложенной книге. Посмеиваясь, перелистывал страницы, как вдруг краешком глаза улавливал быстрое движение за шторой.
Я понимал, что все это глупо. В квартире никого нет. Однако чем больше себя убеждал, тем сильнее хотелось проверить. Разум противился очевидному и толкал на бессмысленные поиски. Действовал безошибочно и коварно, задевая потаённые струны страха, а если я упорствовал, то прямо намекал, что кто-то стоит у меня за спиной, и тогда уж я оглядывался. Естественно, никого там не было, но разум продолжал безумствовать, рождал все новые подозрения, как ловкач-детектив запутывал следствие, поскольку сам же и был злоумышленник. Это могло показаться занятной игрой, если в ней не участвовать, а наблюдать со стороны. Я же участвовал, ибо таковы правила, и не мною они установлены.
Думаю, не мне одному знакомо подобное чувство. Едва стемнеет, как фантомы населяют твое жилище, прячутся в укромных местах, шепчутся, что-то замышляют. Их не видно, но они здесь, и чем больше о них думаешь, тем хуже для тебя. Страх — потребность интеллекта, и если нет реальных причин, включается воображение. Звучит, быть может, странно, но иначе не объяснить интерес человека ко всему, что хоть немного пугает. Вспомните, как в детстве вы с замиранием сердца слушали жуткие небылицы. А сказки? Выбросьте из них дремучие леса, топкие болота, колдуний, леших и домовых — и что останется от этих сказок? Красавица и та спит беспробудным сном, похожим на смерть, а Иван Царевич вот-вот, кажется, сгинет безвозвратно. Так, может, оттуда все и повелось? Разбередив душу однажды, обрекаешь ее на вечную жажду трепета? Или спрос существовал с самого начала, оттого и бередить сладко? В конце концов нет разницы, что появилось раньше. Эмоции требуют выхода, а страх одна из них. Мы все имеем право на испуг.
Вот, приблизительно, так я объяснял себе свою настороженность. Не скажу, чтобы визиты невидимых гостей сильно досаждали, но я решил от них избавиться. Наверное, любопытства ради пожелал сразиться с самим собой и совершить никому не нужный подвиг.
В тот же вечер я запретил себе отвлекаться на подозрительную возню за спиной. Вызов был принят, и мне задышали в затылок. Слабое движение воздуха шевелило волосы, щекотало кожу, но я выдержал. Тогда началось на кухне. Кто-то на цыпочках сделал пару шагов и затих, не решаясь выглянуть. Я скосил глаза, не в силах предпринять что-либо большее. Скрипнула половица, что-то звякнуло. В общем, спас меня телевизор. Фальшивая мелодрама притупила все чувства, тем самым доказав, что такие фильмы тоже нужны.
Утро принесло облегчение. Кажется, я видел неприятный сон, но, проснувшись, забыл его. Кухня, таившая вчера столько опасностей, выглядела мирно и безобидно. За стеной гремели посудой, разговаривали. Потом все звуки исчезли. Я сидел у окна, попивал кофе, как вдруг — тишина. Только странный какой-то, далекий шум…
…нарастая, перешел в грохот так неожиданно, что я вскочил, а он запульсировал в ушах, забухал по черепу, вдребезги разнес чашку…
На полу, в лужице кофе, валялись фарфоровые осколки. Тупой перестук в голове превратился в обычное тиканье. Домашний бухгалтер времени стоял на кухонном шкафу и добросовестно тюкал чем-то у себя внутри. И сколько на него ни пялься — ничего сверхъестественного. Осторожно, словно бомбу, я повертел будильник в руках и поставил на место. Взглянул на разгром под ногами — и меня потянуло на воздух, к людям, в городской шум.
Выходной день кроме прочих целебных свойств способствует наведению порядка в мыслях. Будни держат в напряжении: несешься по наезженной колее и ошалело вертишь головой — куда это я мчусь? Вроде туда, куда надо, но потом в такую тьмутаракань занесет, что назад бы готов, да поздно, и выбираешься второпях, вслепую, трясясь и дергаясь от езды по ухабам. В автопробеге по бездорожью участвуют все — даже те, которые сидят и ничего не делают. Пришел, сел, смежил веки — долго ли протянешь? И точно — чуть освоился, как заурчал мотор и брызнули из под колес ошметки грязи. А окружающие чихают в бензиновых парах. Отсюда стресс, нервозность, навязчивые идеи, и срочно требуется два выходных, чтобы все это перелопатить.
Я сидел в скверике, вдыхал сентябрьский воздух и убеждал себя в том, что просто переутомился на работе. Безобидное тиканье будильника затронуло какие-то процессы в подсознании и вызвало слуховую галлюцинацию. Резонанс явление известное, из-за него рушатся даже мосты. Я все разложил по полочкам, смущало лишь странное совпадение. Раньше ничего подобного со мной не происходило, а стоило воспротивиться козням призраков, как тут же последовал ответный удар. Может, все и не так, но от этой мысли становилось не по себе. Действительность воспринималась, как полотно сюрреалиста — в искаженных пропорциях, с намеком на присутствие потусторонних сил. Я рассуждал совершенно серьезно, хотя и понимал, что это похоже на бред. Обычным вещам давал нелепое толкование, сознавая его абсурдность, но в то же время и свою беспомощность. Порывы ветра объяснял взмахами крыльев невидимых тварей, а шелест листьев — шажками зыбких теней. Кто-то хозяйничал в моей голове, как в собственном доме, вознамерившись вызвать там полный хаос. Опомнившись, я вскочил и зашагал прочь из пустого сквера…
…шел по оживленным улицам, лавировал в толпе, изображал энтузиазм субботней суеты. Не выделялся, занимал очередь, тянул шею, демонстрируя озабоченность и любопытство. Вел себя, как разведчик с другой планеты, пока не увидел в витрине восковое лицо с гримасой ожесточения и фальшивого оптимизма. Лицо оказалось моим, и я свернул в глухой переулок…
Тропа войны вывела меня к перекрестку. Лихорадка прошла, и я не знал, что предпринять дальше. Одна дорога, мощенная брусчаткой, шла круто вниз и упиралась в сквер, подобный предыдущему. Другая проходила мимо школы, в которой я не учился, а дальше виднелись дома, в которых не жил. Третья вела назад, а поперек четвертой высился забор. Идти было некуда.
— Сигаретку не дашь?
Я дернулся и обернулся. Передо мной стоял низенький крепыш в мятых брюках и пиджаке поверх зеленого свитера. Глаза его хитровато лучились, а сам он смахивал на тряпичный абажур.
Я протянул пачку. Человек-настольная лампа ловко выдернул сигарету, крутнул ее в пальцах и сунул за ухо.
— А пятнадцать копеек?
Ситуация стала проясняться. Я осмотрелся по сторонам в поисках дружков вымогателя. Никого не обнаружил, и это показалось странным. Ханыга мог, конечно, воображать все, что ему угодно, однако для грабежей и уличных драк одной наглости маловато. Я был выше ростом и шире в плечах, но, правда, не светился тусклой радостью собственного превосходства.
— Пошли, — сказал он, получив монету, и решительно зашагал по улице, ведущей вниз.