Дмитрий тогда не нашелся, что ей сказать. Конечно, как всегда, она была права. Он и женился-то чуть ли не в девятнадцать лет только потому, что Женя объявила ему, что беременна и что аборт не сделает никогда. В двадцать лет он уже был молодым папашей, а в двадцать три благополучно скинул с себя бремя семейных обязанностей. Теперь он с недоумением и неясным чувством опасности думал о шестнадцатилетнем нервном юноше, носившем его фамилию. Дмитрий и себя-то с трудом воспринимал как взрослого человека, поэтому мысль о сыне, переросшем его на целую голову, с трудом вмещалась в его сознание.
Дмитрий вздохнул, вспомнил об остывающем чае и сделал пару глотков. Он трус! Самый настоящий трус. Он всегда боялся оставить ее сам, но сделал все, чтобы она покинула его. Марина больше не вернется, больше не приедет к нему. Эта мысль вонзилась в его сердце, как кинжал беспощадного врага, который, прежде чем убить, хочет еще и изрядно помучить жертву. Дмитрий вскочил и принялся бесцельно ходить по квартире, всюду натыкаясь на ее следы. Утром они рано ушли из дома, каждый по своим делам. Постель в спешке не застелили, и подушка, как ни странно, еще хранила очертания ее головы. Дмитрий наклонился и, еле сдерживая стон горького сожаления, осторожно поднял длинный медный волос. Потом он заметил ее журнал, ее дезодорант, выглядевший сиротливо и нелепо среди его холостяцкого быта. Марина словно нарочно оставила эти вещи, чтобы они еще долго терзали его. Дмитрий не знал, что делать. То ли немедленно приняться за уборку, чтобы защитить себя от воспоминаний, то ли собрать их и устроить своеобразный мемориал в честь ушедшей любви. Дмитрий, как многие замкнутые и не очень добрые люди, был сентиментальным. Ему стоило нечеловеческих усилий расстаться с самым бесполезным предметом, если этот предмет напоминал ему о встрече, путешествии, любом событии в его жизни. Дмитрий хранил множество фотографий, камней, засохшие растения, блюдца с отбитыми краями. Некоторые считали его бережливым. На самом деле он панически боялся течения времени и пытался хотя бы таким нелепым способом остановить его.
Дмитрий положил Маринин журнал на книжную полку, дезодорант отнес в ванную и поставил на полочку. Открыл холодильник, на дверце которого он держал выпивку и лекарства. Достал начатую бутылку водки и пачку тазепама, тоже, кстати, наполовину пустую. Налил себе полный стакан водки. Извлек две таблетки из бумажного гнезда. Посмотрел на этот странный натюрморт. Подумал, что, достань он десяток таблеток, это напоминало бы сцену самоубийства из дешевого фильма. Дмитрий вопросительно переводил взгляд с таблеток на стакан, пытаясь выбрать, что лучше. Наконец быстро проглотил таблетки, запив их водой из-под крана. Подумал, не перелить ли водку обратно. Потом махнул рукой, прошел в комнату и забрался в постель. Он погасил свет и включил радио. Уже несколько лет Дмитрий не мог заснуть в тишине. По крайней мере, когда ночевал один.
5
— Ну вот, ты расслабилась, и такая нравишься мне гораздо больше, — заметил Фарид. Настя позировала, а он стоял перед холстом.
Сегодня Фарид впервые решил написать ее маслом. Он задрапировал стену позади нее синей шелковой тканью и объяснил:
— Холодный синий шелк выгодно подчеркнет теплоту твоего тела. Тебе, кстати, не холодно?
— Нет, — сегодня Настя чувствовала себя гораздо свободнее. Она привыкла, наконец, к своей наготе. Поняла, что Фарид не представляет для нее никакой опасности, что можно мило болтать с человеком, даже если на тебе нет никакой одежды, а он застегнут на все пуговицы.
Настю беспокоило другое. Она попусту теряла время. Прошло уже три дня, а она не только не видела Дмитрия, но и не делала никаких попыток найти его. Она не знала, как ей быть. Опять звонить в «Дельту», где ее теперь высмеют окончательно? Или обзванивать наугад дома культуры? Но это так непродуктивно. К тому же Фарид все эти дни почти не выходил из дома, а в его присутствии Настя звонить не хотела.
«Ладно, делать нечего, — подумала она, — придется набраться наглости и снова обратиться в «Дельту». Пусть они думают обо мне, что хотят, но я узнаю его домашний адрес и телефон или хотя бы фамилию. Я больше не буду подкарауливать его на улице, я позвоню ему и договорюсь о встрече. А что я ему скажу? Неважно, наплету что-нибудь. Например, что я корреспондент московского молодежного журнала и хочу сделать репортаж об их ансамбле. А он там самый лучший солист, что, кстати, полная правда…»