Антон с ненавистью смотрел на экран телевизора, где его Гулька танцевала с этим клоуном в красной рубахе, с серьгой в ухе и наглыми черными глазами. Камера сделала наезд, и лицо девушки несколько мгновений было показано крупным планом. Антон увидел, как вспыхнули ее глаза, на губах заиграла радостная улыбка. А потом оператор стал снимать виновника торжества, господина Харитиди, обрусевшего грека, разбогатевшего на торговле нефтью.
Антон выключил видеомагнитофон. У него больше не осталось сомнений. Только странно, что он раньше ни о чем не догадывался. Как раз в конце апреля он затеял ремонт в своей квартире на Кутузовском и поэтому переехал к родителям. Он мог бы заметить, что сестра целыми днями сидит в своей комнате перед включенным видео, а в остальное время слушает одну и ту же музыку. Антон подсмеивался над ее новым увлечением, причем думал, что ей нравятся цыганские романсы, а не их исполнитель. Его сестра всегда была очень сдержанной. Антон помнил ее детство гораздо лучше, чем свое. После четырех лет она вообще перестала плакать. Однажды, когда они были на даче, его Гулька упала прямо на доску с торчащим гвоздем и пропорола себе ладонь. Она прибежала домой, очень серьезная, вся в крови, не уронила ни слезинки и только успокаивала перепуганных родственников.
— Ну что вы кричите, мне уже совсем не больно…
На глазах Антона Гулька из девочки с тугими косичками превратилась в подростка с серьезными глазами, а потом в молчаливую девушку с упрямо сжатыми губами. Антон знал, что его сестра унаследовала характер отца, что она добьется всего, чего захочет. До последнего времени она ничего не хотела, у нее и так все было. Пока она не встретила этого злополучного цыгана.
«Ну, конечно, эта ненормальная, начитавшись романтических книжек о всемогущей силе любви, отправилась его искать, — подумал Антон, — а поскольку до сих пор не вернулась, вероятно, она его нашла. — Антон впервые почувствовал мучительный приступ ревности. — Наша девочка досталась этому шуту, которого подают в ресторанах как десерт, когда публика уже сыта по горло и ей хочется песен и танцев. Ненавижу романтику!» — зло подумал Антон.
Он не знал, что делать. Рассказать все родителям и Турову, чтобы те отправили за беглянкой нескольких молодых людей с хорошими манерами и бесстрастными лицами? Но ведь она никогда не простит Антону предательства.
«Девочка выросла, — грустно подумал он, — и вылетела из гнезда. Может быть, она получила то, что мы не могли дать ей дома: свободу, независимость, чувство риска и романтичную, как цыганский романс, любовь. Нет, я ничего никому не скажу. Я не выдам свою Гульку. Я поеду туда сам, найду ее и посмотрю, хорошо ли ей живется, счастлива ли она. Может быть, я и ей ничего не скажу, я просто посмотрю ей в глаза…»
5
— Настя, тебя к телефону, — крикнул ей Фарид. — Твой, — добавил он и ухмыльнулся.
— Митя, — Настя чувствовала, как ее губы расползаются в глупой улыбке, она знала, что Фарид будет смеяться, но ничего не могла поделать, — привет! Как у тебя дела?
— Хорошо, — сказал Дмитрий грустным голосом, — мне очень жаль, но сегодня мы не сможем увидеться. И завтра тоже.
Настя почувствовала, как все поплыло у нее перед глазами, а сердце сжалось. Неужели она разонравилась ему? Не может быть!
— Почему, — ровным голосом спросила она, — у вас проблемы?
— Да говори же мне «ты»! — взорвался Дмитрий.
— У тебя проблемы? — веселее спросила Настя. Она поняла, что все не так уж плохо.
— И еще какие. Женя, моя бывшая жена, призвала меня принять участие в воспитательном процессе. Наш сынок в последнее время как с цепи сорвался. Женя считает, что ему нужна твердая мужская рука. Мне все это совсем не нравится. Что-то не чувствую я себя отцом, да и рука у меня не слишком твердая… — Дмитрий помолчал. — Впрочем, зачем я тебе все это рассказываю? Короче, два трудных подростка для меня сейчас явный перебор. Поэтому я пока займусь воспитанием сына, а ты… Попробуй развлечься сама. Только не подпускай к себе близко Фарида, этого старого развратника.
— Ты ревнуешь? — с радостным изумлением спросила Настя.