Настя вполуха слушала Шурупа, а сама с легким испугом оглядывалась вокруг. Увиденное ввергло ее в состояние, близкое к шоку. Ей никогда еще не приходилось бывать в помещении с такими закопченными стенами и потолком, покрытым живописными разводами. Казалось, что над росписью этой кухни немало потрудился художник-абстракционист, отличающийся ненавистью к людям и любовью к мрачным тонам.
Старый деревянный стол был покрашен когда-то белой краской, которая сейчас осталась на нем лишь в виде засохших чешуек. На скелете газовой плиты стояла грязная электрическая плитка. Из кривого крана в ржавую раковину со звоном падали капли. Табурет под Настей скрипел и качался. Он был похож на старую лошадь, раздумывающую, не сбросить ли ей седока на землю. Настя посмотрела вниз. Пол, застеленный досками, как ни странно, казался чистым. Она еще раз огляделась кругом. Да, здесь не было грязно, просто ужасающе бедно.
— Держи, — Шуруп протянул ей дымящуюся железную кружку с чаем.
— Спасибо, — Настя протянула руку и тут же отдернула ее, едва не вылив чай себе на колени.
— Осторожно! Или тебя, как маленькую, надо из блюдечка поить?
Настя обиженно молчала. Она все больше чувствовала себя не в своей тарелке. Кое-как обхватив кружку за самый верх, она осторожно, маленькими глотками пила очень крепкий чай. В кухню заглянула заспанная бородатая личность, молча вытащила из заднего кармана брюк Шурупа пачку «Беломора» и так же молча удалилась. Шуруп никак не отреагировал.
— Есть будешь? — Настя кивнула. — У нас макароны. И, если мне не изменяет память, кажется, где-то были бычки в томате.
— Что такое бычки? — испуганно спросила Настя. — Окурки?
Шуруп несколько мгновений таращил на нее прозрачные светлые глаза, а потом затрясся в беззвучном хохоте. Настя сидела и наблюдала за его конвульсиями. Наконец Шуруп обрел способность говорить.
— Нет, я должен это записать, а то забуду! — он извлек откуда-то старый блокнот и что-то нацарапал в нем огрызком карандаша. — Окурки в томате, — повторял он на разные лады, — нет, это круто!
Через некоторое время перед Настей дымились макароны в миске, а рядом стояла открытая консервная банка с теми самыми бычками. Почуяв запах еды, в кухне опять появился бородач, вслед за ним пришли еще два обитателя этой странной квартиры, совсем молоденькие мальчишки, лет по семнадцать. У одного на голове топорщился короткий ежик, а его приятель гордо тряс черными густыми кудрями.
Настя вяло ковыряла макароны погнутой алюминиевой вилкой. Даже когда ее семья еще мало чем отличалась от соседской, они всегда ели мельхиоровыми ложками и вилками. К тому же она еще не успела настолько проголодаться, чтобы поедать этих маленьких противных рыбок в омерзительном соусе. За ужином Шуруп прочел ей импровизированную лекцию.
— Дом, в котором мы живем, — вещал он с набитым ртом, — дал трещину еще в XIX веке. Впрочем, эту трещину не видел никто, кроме санитарной службы и потенциальных покупателей дома. Эта трещина — наш ангел-хранитель. Именно из-за нее из дома выселили всех жильцов, и теперь его не хочет покупать ни одна фирма. История тянется уже много лет. За это время дом успели заселить сквотеры, то есть мы. Периодически нам пытаются отключить свет и тепло, но мы пока что умудрялись подключаться обратно. У нас тут одиннадцать квартир. Сначала все сквотеры жили коммуной. Потом постепенно началось разделение по социальному признаку, как и всюду в городе. Часть квартир занимают так называемые приличные люди: бизнесмены, художники и одна многодетная семья, которой надоело стоять в бесконечной очереди на квартиру. Нашу половину они презирают и называют Китаем. Китай — это хиппи, беженцы, бывшие детдомовцы, так и не дождавшиеся жилья от государства. У нас тут есть даже свой батюшка, один священник из Молдавии.
За нашу квартиру отвечаю я, сейчас тут живет довольно мало народу, потому что на улице потеплело. Зимой ко мне кого только не приносит. Теперь так. Я, как начальство, установил тут свои правила, — Настя с испугом ждала, что последует дальше, — у нас здесь категорически запрещен алкоголь и наркотики. Это я так говорю, на всякий пожарный, похоже, ты ничем таким не злоупотребляешь. Ладно, я смотрю, ты уже засыпаешь. Пошли со мной. — Настя послушно встала и последовала за Шурупом куда-то в конец длинного темного коридора. — Вот это твоя комната. Сейчас в ней никто не живет, так что будешь спать одна. Белья у нас, как ты уже сама, наверно, догадалась, нет. Матрац, одеяла, подушка — все на кровати. Гуд найт!