— А-а. Это опять потому, что вы новичок, — объяснила Мирра. — Здесь, особенно в Школе, ценят вещи, которые никак не ожидаешь. Парадоксы, игру слов, контрасты положений, розыгрыши, маскарады и карнавалы — всё, что взрывает и переворачивает обыденность.
— Без этого наш мир не устоит, — с полной серьезностью добавил Эли.
— А что мы вслух не смеемся — это правильно. Животный смех никогда не идет в счет. Разве по-настоящему тонкие шутки могут вызвать гомерический хохот?
— Смех полезен для здоровья, — влезла со своим Дюрька.
— Так давайте щекотать подмышками друг другу и сами себе — и все заботы! — воскликнул он. — Но к делу. Если вы, Джошуа, хотите обосноваться тут в самом деле надолго — это не здесь, в Охриде. Это за рекой, в Школьной Республике. Часть города со стабильным населением.
— Я туда как раз собрался, — ответил я, — Из любопытствующего рефлекса. Только ничего не пойму, как всегда.
— Сейчас, — отозвался Эли. — Взрослые…
— Лучше сначала — дети… — прервала Миранда. — Дети — это все те, кто учится. Основам знаний, ремеслам, искусствам, метаморфозам. Они это делают в чистом, что ли, виде примерно до вашего возраста, если мы в нем не ошиблись. Лет до тридцати, словом. У них могут быть любимые, семьи, свои дети, потомки — все равно. Реальная работа — тоже все равно. А когда они сделают себя, они уходят в Странствие.
— Приезжают, конечно, — с печалью добавил Элиезер. — Живут подолгу: вся Охрида в их гостевых домах. Обещают, что будем встречаться чаще, когда они постареют, а мы повзрослеем, но ведь мы тоже такие, как они. Поэтому каждый Странник — отец или мать всем школярам Республики.
— Я постараюсь… гм… удержаться, — пообещал я. — Но пока вот какое дело. Вы, кажется, упомянули гостиницы?
— Сию минуточку! — Миранда выхватила у Эли гитару и забренчала на одной струне. — Кис, Крис, Кристофер, отзовись!
Подкатил на велике паренек в стильном костюме: свитер, брюки гольф, башмаки с крагами. При велосипеде была коляска типа «люлька». В отличие от моих семитских испанцев, то был типичный белобрысый англосакс.
— Ого, пассажир! Садитесь и командуйте.
— Он новенький, — сказала Миранда, — ты уж выбери ему дом и стол получше.
— И этих… разменных талонов у нас нету, — сокрушился я, — надо было мне в монголь…флаере у стюардессы взять, ведь давала же.
— Не беда, они для проформы. Я свою полезность во всей наглядности вижу, в отличие от представителей свободных искусств. Держите животное покрепче, а то на повороте вывалимся.
— Это же… эксплуатация труда, — промолвил я чуть позже, хватая ртом взбесившийся воздух. — Рикша… так называлось. Человек едет на человеке.
— Чепуха, мне вовсе не трудно. Раньше тут были лошади, как у цыган, половцев и арабов. Но они стесняются портить газоны и мостовую, терпят, понимаете. Мы сочли неэтичным. Кстати, им и скучно было: весь день одно и то же. А нам, людям, — нет: на ходу уютно думается. Пока колеса вертишь, десять теорем в голове раскрутишь и снова свернешь. Может быть, потому я и без мотора так сильно разгоняюсь.
Он мигом домчал меня до гостиницы. От других зданий (коттеджи напрокат и частнособственнические, где живет несколько поколений одной большой фамилии) она отличалась куда большей распространенностью и тем, что походила на новую, но уже хорошо разношенную обувь.
Дежурная по этажу она же горничная, она же кастелянша и, судя по внешнему виду, родом из сотоварищества учениц, провела меня в нумер. Холл и гостиная, обильные мебелью практичных и удобных форм. В кресло не проваливаешься — оно держит тебя в крепких объятиях. Шкаф, кроме одежды и чемоданов, оказался способен вместить уйму не вполне понятной мне бытовой техники. Я повесил в него курточку, и он съежился от стыда за меня. В здешний комод можно было пристойно уместить и разложить по полочкам всю мелочь, которая пышным хвостом волочится за тобой по жизни: носовые платки и полотенца, бумагу и ручки, коллекцию марок и походный набор судков, моток проволоки, маникюрный набор, шкатулку с бусами и брошами, эспандер, набор для вязанья, лак для когтей и масло для усов, лобзик и бильярдный кий с шарами. Девушка долго перечисляла возможные применения его ящиков и отделений — видно, то был ее любимчик. Стол был пригоден для того, чтобы есть, пить, писать мемуары, заниматься слесарным ремеслом и уложить на зеленое сукно припозднившегося гостя. Буфет единственный изо всех славных представителей краснодеревного племени был укомплектован полностью — а именно теми штуками, что необходимы для парадного принятия пищи. Очевидно, потому, что путник не берет с собой такой посуды: фарфор легко бьется, а столовое серебро — штука увесистая. Спальня оказалась небольшая, с особенно высоким потолком и дверью-окном, из которого легко вывалиться утром прямо в сад со спелой черешней. Ванная, то есть санузел, наоборот, — низкая каморка, пахнущая душистым мылом. Отсутствие крупной лохани для тела оправдано наличием турецких и финских бань неподалеку. Кабинет (ого!) — книги на полках, футляры для свиткой и дисков, плоский дисплей некоего полупонятного и явно многофункционального назначения, откидные полки и сидение для ведения беглых записей, бюро для документов, кресло на винте и лежанка для кайфа. Вся обстановка не строила из себя ничего этакого, не выпендривалась и не воображала из себя музея древностей или модной лавочки. Рядом с ней можно было просто жить.