— Марика!
Тепло в ладонях исчезло, сменившись внезапным холодом, свет погас — и Волк растворился в тенях деревьев, как и сотни глаз, пришедших на его зов. Марика обернулась. На опушке стояла Дора.
— Ты видела? Видела, что у меня получилось?!
— Видела, — глухо сказала Дора, и с этим словом улетучились последние следы радости, заполнявшей до того поляну.
— Я говорила тебе, чтобы ты бежала отсюда, — продолжила Дора так же тихо.
— Прости, мама, — Марика опустила голову. — Я больше не приду сюда.
Дора усмехнулась — совсем не весело.
— Теперь, Моар, уже поздно.
Они сидели за маленьким обшарпанным столом и смотрели на нее — мама, бабушка Кейза и бабушка Лагит. Марика чувствовала взгляд каждой так, будто на нее взвалили непосильную ношу, и не одну, а три за раз. И обе бабушки были, как скалы. А мама…
Мама была чужой.
Марика ощутила это, еще когда они шли по темному Лесу. Дора молчала, лишь изредка тихо напевая песню — ту, что отгоняла Волка, — а Марика плелась за ней, чувствуя, что теперь навсегда между ней и мамой будет свет, отражавшийся в глазах волков. Они ссорились и раньше, мама сердилась, мама наказывала ее, мама подолгу молчала. Но то, что случилось сейчас, было непоправимо. И от того становилось невыносимо тоскливо, и даже Волк не мог прийти — потому что Дора отгоняла его.
Она отослала прочь Кита. Прогнала Волка. А теперь оставила сама — только потому, что совсем недолго Марика была счастливой и свободной.
Лес шумел осенним ветром, чистым и пустым.
На следующий день Дора привела Кейзу. И вот теперь они втроем сидели и смотрели на Марику, как будто она совершила ужасное преступление.
Но, в конце концов, она же даже не знала, где находится Круг! Могли бы сами рассказать ей, чтобы она на него не наткнулась. Раз это было так уж важно.
— Моар, — жестко сказала бабушка Кейза. — Ты понимаешь, что произошло?
Во рту внезапно пересохло, и Марика, разом растерявшая всю свою злость, прошептала еле слышно:
— Я вошла в Круг.
— А потом?
— Я захотела, чтобы стало светло.
Бабушка Кейза и мама переглянулись.
— Посмотри на свои руки, — велела Кейза. Марика послушно уставилась на ладони — и только тут заметила, что они будто слегка посерели. Марика потерла их о подол туники — но грязь не оттиралась.
— Это не отмоется, — спокойно сказала Дора, покачав головой. Подняла ладонь — и Марика впервые увидела, что и у мамы она покрыта едва заметной серой тенью.
— Что это? — испуганно спросила она.
— Плата за магию. Всегда, когда совершается заклинание, на ладонях остается след. Первый сильнее предыдущих — но каждый раз магия добавляет новую тень.
— А почему тогда у бабушки руки чистые? — удивилась Марика.
— Моя магия — другая, — сухо усмехнулась Кейза. — Я не вмешиваюсь в естественный ход вещей, только помогаю ему. А вот маги, которые призывают свет во тьме, воду в пустыне, излечивают безнадежно больных и создают то, чего никогда не было — они меняют мир. И платят за это.
— У взрослых магов ладони темные, почти черные, — продолжила Дора — и смутное воспоминание промелькнуло в голове. Будто Марика уже видела это — человека с черными руками.
— Моар, — резкий голос бабушки Кейзы вырвал Марику из раздумий, — то, что ты сделала вчера, нельзя исправить. Один раз прикоснувшись к силе аркависса, ты стала навсегда связанной с ней. Эту силу нужно уметь контролировать. И никто из нас не сможет тебя этому научить.
— И что же теперь делать? — растерянно спросила Марика.
— Не знаю, — жестко бросила Кейза, пожав плечами — будто ее теперь и не волновало, что будет с внучкой.
И тогда Марика разозлилась окончательно. Ее ругали за то, что случилось совершенно случайно — так им было еще и все равно, что с ней теперь будет!
— Вы могли мне об этом рассказать! — крикнула Марика, вскакивая из-за стола. — Объяснить, почему мне нельзя заходить в Круг! Если это так опасно, что теперь ничего нельзя исправить!
— Кто сказал, что ничего нельзя исправить? — вдруг тихо спросила Лагит, которая до того хранила полное молчание.