На собрание пригласили всех красноармейцев отделения Голованя. Председательствовал парторг роты старший сержант Сарычев.
— Начнем, товарищи.
Все потушили папиросы, притихли.
Объявив повестку дня и зачитав заявление Василия Голованя, Сарычев спросил:
— Будут ли вопросы к товарищу Голованю?
— Знаем Голованя. Весь на виду, — отвечали бойцы.
— Тогда сам скажи, о чем думаешь, что у тебя на душе, — кивнул Сарычев, сержанту.
— Без партии мне никак нельзя, — начал Василий, волнуясь. — Еще мальчонкой я услышал о Ленине. А потом, когда повзрослел, пас колхозное стадо, прочитал не одну книжку про Ленина. Вот тогда и поклялся, что стану коммунистом. А теперь — война. И пуще прежнего у меня желание быть в партии. Все ей готов отдать…
Потом попросил слова беспартийный боец Сурман, недавно призванный в армию.
— Хороший командир Головань, — сказал молодой красноармеец. — Я совсем не умел воевать, боялся. Головань меня научил. И во время последнего наступления он мне помог. «Следи, — говорит, — за мной, что я делаю, то и ты делай». Я так и поступал: он бежит вперед — и я за ним, он стреляет — и я тоже. Потом Головань выбил немцев из окопа, двое побежали, а третий на него гранатой замахнулся. Ну я в него очередь…
— Молодец, Сурман, хорошего бойца из тебя воспитал Головань, — одобрили красноармейцы.
В партию Головань был принят единогласно. К выполнению обязанностей члена партии ему пришлось приступить в тот же вечер.
Закрыв собрание, парторг Сарычев подошел к Голованю:
— Давайте побеседуем с молодыми бойцами, как они чувствуют себя после боя…
— Это верно, подбодрить их надо.
Обстановка на участке 4-й роты была тревожная, напряженная. Бойцы сидели в прибрежных зарослях, курили, тихо разговаривали. Потом громко заспорили. Сарычев и Головань услышали низкий голос с характерным акцептом. Говорил красноармеец Евтихий Волик. В роту он прибыл из склада обозно-вещевого снабжения. Родом с Западной Украины.
— О чем, братцы, речь? Чего спорите? Нас примите в свою кучу, — пошутил Сарычев.
— Да вот с Воликом толкуем, вечно он бурчит и ноет. Меньше, мол, старайся, побольше спи. Все равно, мол, нас здесь угробят.
— А разве не так? — огрызнулся Евтихий Волик.
— Значит, «меньше старайся»? А вы как думаете? — обратился сержант Головань к сидевшему рядом Мирославу Сурману.
— Уцелеешь или нет, а воевать все равно надо. Кто же за нас это сделает? — ответил Сурман.
— В том и вся суть — воевать надо. Не мы затеяли войну, нам ее фашисты навязали. А уж коли война идет — победить надо.
— А впрочем… Может, победа нам ни к чему? А? — Головань обратился к Волику.
Тот обиженно буркнул:
— За кого вы меня считаете?
— За бойца Красной Армии, — вступил в разговор Сарычев. — Значит, доходит? Мне вот третий десяток пошел, вроде бы и немного, но я четвертый год воюю, предостаточно, и вот что я вам скажу, братцы мои, не тот уж фриц, как в сорок первом или в сорок втором, капут гитлеровцам приходит. И мы не прежние — сильнее, закаленнее, опытнее стали. А вы, Волик, только начали и уже за чужую спину хотите спрятаться. Так не годится. Ну, а без жертв, известно, войны не бывает — кому как повезет. А еще я скажу: смотри, смекай, как в бою врага убить, а себя сохранить. И не трусь — трус быстрее погибнет, чем умный да храбрый.
— Чего это вы все ко мне пристали? — отбивался Волик. — Все это мне известно и без вас. Жить-то хочется — вот и весь сказ…
— Но воевать надо? — спросил Головань Волина.
— Надо.
— Так чего ты себя бередишь мрачностями-то?
— Ты лучше смешное расскажи людям — ведь ты же умеешь и смеяться, — посоветовал Сарычев Волику.
Позже я поинтересовался, как ведет себя Волик. Воевал он неплохо. В феврале 1945 года — через пять месяцев после той беседы, которую на берегу реки Лаборец вели с ним Головань и Сарычев, — красноармеец Евтихий Семенович Волик уже был наводчиком станкового пулемета. Он участвовал во многих атаках и контратаках, уничтожил десятки гитлеровцев. Получив на поле боя ранение, он не покинул роту, отказался идти в госпиталь. На груди отважного бойца сверкал орден Славы III степени. Значит, не пропал даром труд коммуниста Василия Голованя, который шефствовал над молодым красноармейцем.
…Наступило утро 24 сентября. Противник возобновил контратаки. 315-й полк отражал их у высоты 440, к северу от Борова. 323-й полк, нацеленный на село Медзилабарце, упорно оборонял высоту 565 (юго-восточнее Борова). 1-й батальон нашего полка прикрывал дивизию справа, 2-й батальон в тылу противника удерживал высоту 687, имея задачу содействовать прорыву дивизии через хребет Камяна в обход Медзилабарце с запада. Ночью к позициям батальона Купина приблизились две полковые батареи — пушечная, с двумя 76-мм горными орудиями, и батарея 107-мм минометов. В 500 метрах сзади 1-го батальона была поставлена рота автоматчиков. Она прикрывала НП полка и служила резервом командира полка.