Вернадский и Карпинский, перенося его на человеческое общество (в какой степени это правомерно, опять-таки не станем обсуждать, ибо наша задача — по мере возможности вскрыть психологию), сохраняют даже термины: перерыв, разрыв. Геолог мгновенно по ассоциации добавляет: разрыв пласта, перерыв осадконакопления. Далее ассоциация углубляется. Непрерывное накопление осадков — процесс эволюционный, а перерыв в осадконакоплении — динамический (связанный с вынесением пласта на дневную поверхность и его размывом либо с вторжением инородных тел и т.д.). При перенесении этих процессов на человеческое общество они превращаются в процессы эволюционный и революционный.
В самом огрубленном виде вывод таков: если динамические процессы, происходящие в обществе, не прерывают осадконакопления культурного пласта, тогда «я не сомневаюсь в конечном торжестве». Перерыв в осадконакоплении (непреемственность традиций) неизбежно ведет к разрушению пласта, он «выветривается». Если победившая революция не прервет накопления культурного пласта, не порвет с преемственностью традиций, тогда «мы ее принимаем».
В.И.Ленин в статье «Об едином хозяйственном плане» заметил: «...инженер придет к признанию коммунизма не так, как пришел подпольщик-пропагандист, литератор, а через данные своей науки... по-своему придет к признанию коммунизма агроном, по-своему лесовод и т.д.»2.
Мы видим, как по-своему, ч е р е з д а н н ы е с в о е й н а у к и подходят к признанию революции выдающиеся ученые академии.
Обстановка, психологический климат, сложившиеся в руководящем ядре под воздействием Карпинского, и то мировоззрение, которым он и его соратники были проникнуты, подготовили почву для первых контактов академии с Советской властью.
Глава 3
Первые контакты
Со своей стороны, и Советская власть в лице Наркомпроса, в чье ведомство отошли научные учреждения, готовилась к переговорам с академией. Они начались вскоре после Нового года, который, впрочем, отмечался лишь старыми людьми, а молодыми был дружно отнесен к пережиткам отмирающей эпохи. В академию явился Л.Г.Шапиро, в недавнем прошлом профессиональный революционер, теперь один из видных деятелей Комиссариата просвещения. Его проводили, как водится, к непременному секретарю, поскольку тот ведал канцелярией, а также внутренними и внешними связями академии. Закончив разговор с Шапиро, Сергей Федорович зашел к Владимиру Андреевичу, и вместе отправились к президенту. Втроем они заперлись и долго разговаривали...
24 января 1918 года состоялось очередное экстраординарное общее собрание; экстраординарные что-то стали собираться чаще ординарных...
«Непременный секретарь доложил, что его посетил представитель Комиссариата по народному просвещению по вопросу о возможной научной работе Академии в связи с различными государственными задачами настоящего времени. Положено уполномочить непременного секретаря ответить, что ответ Академии может быть дан по каждому отдельному вопросу в зависимости от научной сущности вопроса по пониманию Академии и от наличности тех сил, которыми она располагает».
Стало быть, «отдельных» вопросов было поставлено несколько, касались они использования академических сил для решения «государственных задач настоящего времени».
Вернувшись после собрания домой, В.А.Стеклов занес в записную книжку свои соображения: «...Отказываться априори нет оснований, но в каждом частном случае Академия в зависимости от ее мнения о том, стоит или нет разрабатывать предлагаемый вопрос, находит ли она его достаточно заслуживающим научного интереса, имеет ли подходящие научные силы, может согласиться или отказаться, единственно по научным соображениям, но принципиально не отказывается и не может отказаться...»
«Не отказывается и не может отказаться». Знаменательный момент! Мы стоим у вехи; отсюда начинается новая дорога истории академии. Молодая власть, которой от роду два месяца с небольшим и в прочности которой все кругом сомневаются (а вернее сказать, не сомневаются в непрочности), спрашивает академию, согласна ли она сотрудничать с нею? Академия «не отказывается и не может отказаться».
Теперь работники Наркомпроса могут приступить к разработке конкретных предложений, направленных академии.
Но Шапиро, строго говоря, не был первым представителем Советской власти, появившимся в академии. Сразу же после Октября по лестничному пролету, обрамленному восемью массивными колоннами, взбежал коренастый молодой человек в ладных хромовых сапогах. Во внутреннем кармане тужурки у него лежало следующее удостоверение:
«Удостоверение.
Настоящим удостоверяется, что т. Иван Васильевич Егоров 21 ноября 1917 года на заседании Государственной комиссии был избран комиссаром Академии наук».
Впрочем, удостоверением теперь никого не удивишь. Все имели. Карпинскому тоже выдали. Всю жизнь он пользовался визитными карточками. Пришлось их отправить в мусорную корзину и взамен показывать в случае надобности картонную книжечку. В ней подтверждалось, что он состоит на «советской службе в Народном комиссариате по просвещению. № 3374. Действительно по 1 января 1919 г.». Попросили фотографию, и Александр Петрович представил для наклейки снятую лет десять назад, а то и больше; другой, видно, не нашлось. На снимке он моложав и бодр — как, впрочем, и положено быть человеку, начинающему службу в Комиссариате просвещения.
Исследователи утверждают, что комиссар Егоров не вмешивался во внутреннюю жизнь академии и, возможно даже, не встречался с президентом. Что касается первого, вероятно, оно так и было; относительно же знакомства с Александром Петровичем — вряд ли. Не таков был у президента характер. Косвенным доказательством личного общения президента с комиссаром может служить и телеграмма, направленная Егоровым Карпинскому 7 марта 1918 года; в ней ставится вопрос о сохранении здания за одним из архивов. Не будь Егоров представлен Александру Петровичу, он скорее обратился бы к вице-президенту...
29 января 1918 года, через пять дней после общего собрания, состоялось заседание Государственной комиссии по просвещению. Луначарский на нем сообщил, что «академики уже представили смету и согласие войти в переговоры относительно реформ». Завидная оперативность! Старики академики не медлят.
Не медлят и наркомпросовцы. У них готова записка «Положения к проекту мобилизации науки для нужд государственного строительства». Название чуточку нескладное и громоздкое, ну да опыту еще маловато.
Вероятно, потому, что его вручил лично Л.Г.Шапиро (а может быть, академики дознались, что он был его единственным или главным автором) — только в их среде сей манускрипт получил название «Записка Шапиро». Так и говорили: «А вот в записке Шапиро... Нет, голубчик, вы потрудитесь внимательно перечесть в записке Шапиро...» — и все понимали, о чем идет речь. Речь же там шла о том, чтобы объединить ученых и определить им задачи в новых условиях. Записка слишком обширна, приводить выдержки не имеет смысла, перескажем вкратце. Нужен мобилизационный центр науки. В ту пору любили кстати и некстати употреблять военные термины. Мобилизационный. Кто мог им стать? Специальная комиссия при академии. В нее должны войти представители научных организаций и обществ. Технического общества, Вольного экономического общества, Общества имени Чупрова и других.
Цель? Основная и ближайшая задача, отмечалось в проекте положения... то бишь в положении к проекту! — «широкое и всестороннее исследование народнохозяйственною труда в основных его отраслях (сельское хозяйство, промышленность, обмен, транспорт, организация потребления, финансы и т.д.)». Исполнитель? «Средствами широко организованного коллективного исследования на основе привлечения рассыпанных в стране научных сил разнообразнейших уровней, привлекаемых к участию в соответствующей стадии работы».