Он осмотрелся вокруг и удивленно поднял брови. Комната была точной копией его собственной. Ему стало не по себе. Он увидел знакомую тумбочку, знакомое стены, знакомое окно. Он увидел на кровати робота точь в точь, как у него дома. Нахлынула страшная волна ностальгии по былым временам, когда он ещё был женат, когда его жена ещё не знала, чем он с Джимом занимается, а сын видел в нем могучего голиафа, бесконечно умного и мудрого. О, время! Как быстро оно утекает сквозь пальцы.
Вам не кажется это забавным? Технологии развиваются, всё умнеет и совершенствуется. Лишь человеческая неоправданная жестокость, глупость и кровожадность остаются такими же. Люди убивали друг друга ещё до того, как изобрели календарь, и будут убивать, даже когда освоят марс. Меняются лишь способы, которые от столетия к столетию становятся лишь ужаснее.
Они отвезли ещё горячий труп на стройку, где из-под гудящей земли должен был вырасти огромный плакат мальчика с белоснежной улыбкой, который подмигивал бы любому въезжающему в город. Место было весьма и весьма интересным. Баннер должен был гордо восстать посреди пустыни, ограничивая бесплодные земли и бурлящий котел мегаполиса, подняв свой взор над хаосом и суетой.
Ричи с трудом поджег сигарету. Эта была припасена на особый случай, так как оставшаяся пачка была подарена бездомному, чьё состояние безмолвно скулило без табачного дыма. Ричи вспомнился тот бедолага. Интересно, что бы он подумал, увидев труп человека? Стало бы ему грустно, или он испугался бы? А может и трупов он видел гораздо больше, чем можно себе представить.
В ушах зазвучал голос Элли.
– Мистер Ричи, у вас входящий звонок. Мне ответить?
– Давай.
– Ты не поздравил родного сына с днем рождения! Опять ты выгнал меня! Ты… ты невыносим. Я проклинаю тот день, когда мы познакомились!
Ричи стоял, равнодушно курил сигарету, поглядывая на черное ночное небо, полное потраченных в былые времена жизней, носящее под собой сотни и сотни беззаконников. Никакие слова не имели смысла. Они лишь таяли в громогласной тишине, отражаясь эхом в огромных бетономешалках, и все же оставаясь бездыханной тишиной. Мертвый инвалид утопал в незастывшем бетоне, так что лишь его ноги торчали из месива.
Ветер напал неожиданно, столь сильным порывом, что незакрепленный плакат с ребенком дернулся, изогнулся в зловещей улыбке и упал прямо на Ричи и Джима, оставив от них лишь две жалкие лепешки на грязной земле. Паренек с плаката подмигивал глазом. И столь неожиданно обрываются жизни, что казалось должны значить хоть что-то. И столь глупо гибнут люди, что это не может не вызывать у наблюдателя смеха.
Нержавеющий котелок
Волны отчаянно штурмовали оскалившийся берег. Гром гремел. Разряженный природой воздух проникал в ноздри, устраивал пьяный дебош и сиюжесекундно растворялся в утреннем полумраке. Отверженная цивилизацией бухта. Крошечный, подкошенный дом на горе. Маленькие детали по крупице создавали одну большую картину прибрежного утра, преисполненного смятением. Неспокойного. Дикого и неподвластного. На скалистой горе одиноким пятнышком в окне мелькал неокрепший огонек, поддерживая пока еще не угасшую в буре жизнь.
Часы мерно настукивали давно заученный ими ритм, не оставляя шанса никаким другим звукам нарушать покойную тишину. Кроме взрывающегося временами грома, грома резкого и стремительного. Большую часть деревянного дома застилал дым от буржуйки, так что всё её содержимое казалось размытым и ненастоящим. В углу можно было разглядеть едва горевшую газовую лампу, чей изогнутый каркас скорее походил на усталого старца с клюкой, что вот-вот упадет без сил. Лампа стояла на маленьком деревянном столике длинной не больше метра, являясь главным и единственным источником света в комнате. Мужчина ходил взад-вперед, периодически покашливая.
Морской влажный ветер судорожно пролазил через щель между ставнями, по привычке вешая угрюмую шляпу на оконную раму, кланялся и проходил в коридор. Неторопливый ход часов. Угрюмая молчаливость старой, давно забытой жизни томно забиралась в майский, настолько по-детски раскрепощенный ум; распускали корни воспоминания. Навеивали необычайно заразную, ленивую дремоту. Холодный деревянный пол украшала лишь бумажная упаковка каких-то третьесортных папиросок; алый цвет обертки их выцвел, бумага обратилась в серо-желтый слой пыли, органично перекликаясь с древесным покрытием у ног.
Мужчина открыл дверь и выскользнул на окроплённый каменный порог. Гроза бушевала над синеющей вдалеке бездной. Брызги летели, летели в лицо. Никогда прежде так легко не дышалось. Мужчина стоял на пороге с легким недоумением в глазах. Вот так всегда. Буквально один шаг и уже не вернёшься, покинув родной дом, уже никогда не станешь прежним. Шторм усиливался. В двери прохрустел ключ, но наружу так никто и не вышел.