Пожилой человек отрывисто прокашлялся, обошел всю свою квартиру еще раз по кругу и с чувством полной несостоятельности улегся на кровать.
– Завтра, всё завтра. Вот проснусь, и с новыми силами пойдет всё…
Неудержимое утро, крича, бурля и бесцеремонно пенясь, сменилось мимолетным днем длинною в час. День не заставил себя долго ждать, выстрелил парой коротких дождей на землю и вновь канул, оставив бухту людям в темной полудреме. Такая погода в бухте была уже неделю. Мужчина рывком поднялся с кровати, вытер пот со лба, снял с крючка куртку и с недовольным лицом отправился к выходу. Нормально поспать ему было не суждено.
Он снова вышел за заплеванный морем порог, тяжело втянул в себя утренний туман и двинулся вниз в сторону обшарпанной тонюсенькой тропинки. Уводившей в знойные объятия еще не окрепшего после ночной болезни солнца. Тонюсенького, слабого.
Вдох. Витающая в воздухе соль проникает в организм, оставляя на языке приятный вкус океана. Мужчина отправился к ближайшему магазину, находившемуся не то что бы очень далеко от одинокой, блестящей зубьями, скалы, но и не достаточно близко, чтобы не приходилось каждый раз спускаться вниз, ломая и царапая ноги об разросшиеся вдоль тропинки сорняки.
Ноги ступали быстро, неуклюже. Утренняя прохладная дымка не будила, а наоборот склоняла неизбежно в сон и заставляла зевать. Мужчина что-то недовольно бурчал себе под нос, широко расставлял ноги и старался всеми силами не угодить в до-боли колючие зеленые кусты. Через несколько минут наконец-то выглянуло солнце.
Мужчина зашел в понурый, мокрый магазинчик с чувством полного и окончательного самоудовлетворения, свойственного только человеку сильному, волевому, способному впервые за неделю выйти из дома.
– Бутылку водки, пожалуйста, – рот покупателя расплылся в доброжелательной улыбке.
– Кто это тут у нас? А где ты всю прошлую неделю пропадал, вежливый ты наш, – продавщица согнала с лица обессиленную гримасу, – То не видно тебя черт знает сколько, то припераешься ни свет, ни заря, ни здрасьте, ни до свидания. И сразу к делу.
– Да мне не для себя, Кать. И вообще, я бы и не вышел, если бы дело не тянуло. А потому, я и идти прямо сейчас должен.
– Рассказал бы хоть что за дело, как жизнь. У тебя-то кроме меня и друзей нет, а делиться с кем-то надо.
– Да ну тебя, Кать. Пошел я. Еще успеем наболтаться.
Женщина за прилавком недовольно сдвинула брови.
Он сунул деньги без сдачи в привычно протянутую руку, взял бутылку и устремился к выходу походкой гордой и уверенной. Она же знает, что он не алкоголик. Все знают, что он не пьет. А чего лезет с расспросами тогда? Женщины. Или правда обиделась?
В прошлый раз, когда они поссорились, мужчина сидел голодом пару дней, по той единственной причине, что это единственный ближайший магазин на пару тысяч световых километров от города. А доехать до города та еще морока. Так вот, Катя эта хорошая, но не в меру обидчивая. Говорит иногда мол, «Всё. Обиделась. Хлеб не продам». А людям что? С голоду помирать?
С другой стороны, что ему эти люди. Живет один, ликующий предатель, сбежавший с дому во время войны, целый, живой, но бесконечно обреченный на одну свою скудную компанию. А что ему другие… Люди приходят, уходят, растворяются в клубящейся утренней дымке, освободив место для уединенного спокойствия. Часть остается, часть убегает сразу, а остальные вынуждены продолжать полнить калейдоскоп из лиц, сменяя друг друга раз за разом в бесконечной чехарде. Один из умных сказал, что все мы в этом мире одиноки. Трудно с ним не согласиться.
Он стоял на пороге, отделявшем цивилизацию от первобытной природы, в майке, стареньком халате с узорами и с бутылкой в руке. Волны дерзали каменистый омут берега, взлетали чайками над бескрайней синевой, дробились где-то там, в тени океана, никогда не сходящего с наркотических рельс из соли и цветущей полыни. Над едва ощутимой линией горизонта снова начинало вспыхивать солнце, пробиваясь к людям через висевший куполом мраморный смог. В пяти метрах от магазина четверо детишек закидывали бомжа камнями. Свистящие крошки вековой борьбы часов и скал летели шустро, смело. Бездомный кричал детишкам слова, передать которые по причине цензуры, банально, невозможно. Тем самым еще больше раззадоривал их.
Мужчина шел дальше, неуклюже спотыкаясь о разбитые осколки бутылок, ржавые разрозненные осколки береговой черты. Волны бежали к берегу, со стоном разлетаясь в хаотичном потоке, полном первородного спокойствия, утренней мечтательной прохлады. Мужчина с заспанными глазами шел дальше, не обращая внимания на детей, ведомый непреодолимым желанием просто двигаться дальше. Двигаться, без видимой или доступной для понимания причины, лишь затем, чтобы ни на секунду не оставаться на месте.