Я вошел в свою квартиру, закрыл за собой дверь, стряхнул с зонтика капли. За стеной шумела дрель. Скорее всего, в каждом доме должна быть квартира, в которой ремонт не прекращается никогда, а дрель работает исключительно для развлечения или подавления депрессии. Я бесцельно ходил по квартире в поисках какого-нибудь дела или хотя бы жалкого предмета, за который можно уцепиться взглядом. Вполне подошел телевизор. Я слышал, как открылась дверь соседки. Чистокровный русский мат полился в мои девственные уши.
Я лег на помятую кровать и пролежал несколько часов. Мне пришлось проснуться оттого, что кто-то очень пронзительно и требовательно стучался в металлическую дверь. Я надеялся что головой. Вошла соседка, попросила кое-что передвинуть, потому, вероятно, что я молод, силен, и лишен возможности отказать маминой подруге. Кажется, я когда-то слышал, что её сын попал в тюрьму.
Ее квартира не изобиловала мебелью. Напротив, скучные отсыревшие стены, редкие советские тумбочки и какие-то рваные выцветшие тряпки украшали на удивление чистый пол. Я двигался аккуратно, перешагнул через шланг от стиральной машинки и направился в самую ухоженную и красивую комнату. Я взял старую советскую тумбу вместе с соседкой. Мы медленно потащили её из квартиры. Тумба была большой и очень громоздкой, так что пришлось поставить ее прямо посреди лестничной площадки. Я немного протрезвел. Стало грустно.
Я решил, что мне особо больше нечем заняться и пошел в свою кровать. Я пролежал минут пятнадцать или двадцать, прежде чем провалиться в сон.
Во сне я сидел на блестящей деревянной скамье в какой-то старой краевой больнице. Передо мной сидела преклонного возраста женщина с крашеными пламенными волосами, она была одета в белый халат, который слегка подчеркивал полноту и без того немного тучной фигуры. Сначала она рассказывала, как в девяностые к ним в то самое здание, в котором мы сидели, пришли люди в чистеньких пиджаках. Рассказала, что уже пару десятилетий они судятся с каким-то депутатом, который приватизировал одно из зданий комплекса и затем уехал заграницу. Рассказывала, что новый депутат, избранный недавно в губернаторы, приходил к ним не так давно и обещал построить ещё один корпус, большой и современный. Я почему-то подумал, что оба из них когда-либо состояли в одной единственной единой партии. Рассказывала, что врачи, еще вчера бывшие студентами, получают свои жалкие двадцать или двадцать пять тысяч, в то время как глава больницы выписывает себе заоблачные премии. Очевидно за плодотворную работу и за неописуемой тяжести труд. В целом я не удивился и почему-то поверил в её старческий маразм.
Затем мы пошли на краткую экскурсию по больнице. Мы вышли на улицу, пошли в соседний корпус. Мне запомнились короткие бетонные тропинки, деревянные покрашенные скамейки, яркие зеленые деревья. Мы шли по странному старому подвалу, вверху у потолка его торчали трубы, стены будто бы сдавливали идущих, создавая гнетущую атмосферу из черно-белого ужастика начала прошлого века. В конце коридора была железная ржавая дверь с ужасающей надписью «Профессор медицинских наук». Люди вокруг изобразили удивление на лицах.
Мы поднялись наверх по лестнице. Пока я шел, заметил закрытую деревянную дверь в метре над полом, предназначение которой для меня и всех остальных осталось самой таинственной из загадок. Мы шли дальше, по неплохо отремонтированной советской постройке. Нас провели по отделениям, показали в каких местах по утрам самые большие очереди. Мы вышли на улицу.
Женщина с красными волосами сказала, что у них в краевой больнице нет морга. Что-то из толпы спросил её, о причине данного упущения. Она ответила, что морг продали за ненадобностью. Я продолжал сохранять оптимизм. Люди вокруг меня почему-то посмурнели, вместе с серым, пропитанным гарью небом, от которого мне ещё сильнее захотелось проснуться.
Мы зашли в какой-то другой, странный корпус. Там нам показали монитор, на котором был изображен мозг какого-то мужчины в несколько слоев. Врач сказал, что не нашел кровоизлияний в черепе. Мне не было жалко больного.
Я открыл глаза. Надо мной сырел бетонный потолок, перетекая в моих заспанных глазах в серые стены, черно-белые обои с корабликами на них, в красный пушистый, повешенный на стене по странному обычаю, ковер. Хорошо, что это всё был лишь сон.
Я ходил по пустой комнате то вперед, то назад. Иногда во время таких прогулок я останавливался и долго думал, что же все-таки я тут забыл. Мне сильно хотелось разбиться, ну или хотя бы покурить. Стало немного грустно. Возможно, стоило спасти себя, но так сложно починить то, что никогда не работало. Этот вторник продолжался уже слишком долго.