И отчего проповедник ведет свою проповедь? Ему должно вести её, чтобы быть таковым, каким он, в конечном счете, является для нас. Что же ждет его, как ждет сына мать, как ждет посторонний в преддверие казни? На его прохладном для босых ног камне его ждет только одиночество. Только одиночество.
Что же может заставить меня строить предложения, раз за разом меняя порядок слов, словно кирпичи которые были не на своем месте заставят все строение разрушиться. Все же только одиночество. Только одиночество. Потому что каждый раз, когда я говорю, нет никого, кто бы мог это услышать. Остается место, нетронутая белая бумага для записей.
Тогда и вещи меркнут. Проповедник даже для себя окажется один на один в борьбе с бредом. И его единственным этическим принципом так и останется de omnibus dubitatum. Потому что хоть в сомнении есть и частичка истины, даже само сомнение заслуживает себя.
Главы об этике
Данное сочинение не является собой в качестве образчика рассказа, что мог бы войти в данную книгу, и потому автор намеренно обособляет его столь абсурдным предисловием, насколько и его постыдное содержание, не достойное упоминания, где либо, кроме ночных кошмаров, что грезятся в самые мрачные наши ночи. Настоятельная рекомендация игнорировать данный отрывок, как и всё последующее творчество. На этом этапе литература закончилась. Спасибо. Можете расходиться.
1.
Хотелось бы оставить здесь в назидание самому себе несколько обрывков воспоминаний об этическо-моральных воззрениях моего прошлого, чтобы они сохранились на бумаге и смогли все же остаться для других в настоящем.
Главная ценность жизни есть для меня сама жизнь. Она обеспечена в первую очередь своей быстротечностью, абсурдностью и непостоянством. Один лишь тот факт, что после многовековых случайностей, полных глупостей и нелепостей, я все-таки живу и это все-таки я, видится мне великим чудом. И жизнь уже видится не столь радостно, сколь парадоксально, зажатая, словно лист бумаги, между двумя томами небытия озаглавленными так: «Меня ещё не было» и «Меня уже нет».
Жизнь вообще обеспечивает любую ценность. Без неё ничего подобного не было бы. Может это обеспечивает мою ненависть к абортам и прочего рода убийствам? А может собственная трусость и страх перед неизведанным? Или же смерть сестры? Кто знает, кто знает…
Но и существование без преуменьшения печально и несчастно. Возможно, только в беспросветном мраке мы бы были готовы обрести покой?
2.
Печаль. Она будет непременно длиться вечно, пока не погибнет последний человек, уступив свое место непереносимой скорби. Скорби, гнетущей даже о тех страшных переживаниях, что ещё не так давно терзали умы и сердца, что вонзались в грудь, словно иглы, бросали к вам под ноги такое непомерное количество вопросов, такое жалкое и презренное уныние, не покидающее вас и до сих пор.
Это была пора первой любви. Если честно, я думаю, что если бы не она, не было бы написано ни одной строчки, ни одного стиха или заметки в букваре. Однако любовь никогда не станет причиной настоящей литературы. Женщина родит из себя отчаяние, чтобы создать самые громкие, самые яркие слова, которые гимном пронесутся по головам, или потухнут, так и не успев по-настоящему сгореть.
На улице шел дождь. Сама природа оплакивала неминуемую потерю, что вот-вот должна была случиться. Она была в ярком малиновом платье, слишком красивая, что даже пытаться описывать не имеет смысла, и у нее не было зонта. Я вышел из школы, вежливо предложил укрыться под моим черным изнуренным зонтиком, на что она в свою очередь согласилась. Не помню, чтобы мы о чем-то особо общались, но с того момента много чего произошло. Я помню, как всегда искал её глазами, как трепетал от каждого слова, я словно оказался внутри самого первого, необузданного романа Г. Гессе. Я просто не знал что делать. Не могу с точностью сказать, что я чувствовал, когда узнал, что у нее кто-то есть. Прошел очень сложный для меня разговор и мир сменил палитру. Все стало таким серым и невзрачным. Я ходил сутками из стороны в сторону, слушая музыку и впадая всё глубже в пучину нигилизма. Так продолжалось около двух лет, возможно меньше.
Стоит отметить, что именно то отчаяние, которое заполняло меня до краев, и стало настоящей жизненной силой. Сначала отрицающей, затем утверждающей. Я испытал кризис, во время которого мне пришлось заново переоценивать все ценности, с которыми я жил ранее. В итоге прийти к неутешительному выводу: все старое придется разрушать до основания. Лишь так я сумел получить возможность освободиться от призраков прошлого, сбежать от них в самые темные уголки и забегаловки, где они точно не смогут меня достать. Однако они не ушли. Они сидят в шкафах и под кроватями и ждут назначенного часа, чтобы напасть, когда я усну, обратившись самыми постыдными моими кошмарами. Кошмарами любви, женщин и сожалений.