Девчата сносят ключи, лопаты, кирки. Карпов запирает ящик на замок, спускается в кювет. Там у него еще от обеда припасены доски от разбитых снегозащитных решеток. Доски аккуратно сложены и туго скручены проволокой.
— Хозяйственный вы мужик, дядя Карпова! Даже завидки берут.
— Все одно сгниют без пользы, — оправдывается он. — Валялись... Загородку поросенку надо сделать, всю изгрыз, проклятый.
— И не надоело вам-то возиться со свиньями?
— Хм... Надоело. Можа, и надоело. А что делать? У меня семья вон какая: детей трое, да свояченица Марья — девка уже на выданье, за дочь живет, да самих двое. Ну? Всех одевать, обувать, кормить надо. А работников? Один я, считай, Марья — скольки она там получает... Надоело? Можа, и надоело.
Доски Карпов берет под мышку. На плечо не поднимает, чтобы не так заметно, и сразу скрывается в посадке. Идет полем и приходит домой, как всегда, с огорода. Бросил доски возле сарая, они стукнули.
По этому стуку узнал о приходе хозяина старый, лохматый и злющий кобель Буян. Загремел цепью, потрусил навстречу, заскулил приветливо. По этому стуку узнала о приходе мужа и Ульяна. Маленькая, быстрая, вытирая руки о передник, она выбежала из кухни, спросила:
— Обедать будем, чи как?..
Жизнь Карпова дома после тяжелой работы
Чаще всего после работы Карпов мастерил что-нибудь по хозяйству: дорожил светлым временем. Обедать можно и вечером, при свете, ложку мимо рта не пронесешь. Строгать же, пилить, гвозди бить — это сподручней делать днем.
Отпихнул ногой кобеля:
— Пошел, идол!..
Но Буян изучил повадки хозяина, не обижается на него, не уходит, ждет.
Карпов достал из холщовой сумки для харчей кусок хлеба, бросил Буяну.
— На, от зайца. — Сумку с пустой бутылкой из-под компота отдал жене. И только потом ответил ей: — Опосля... Надо ж тому идолу починить дверку,— кивнул он на сарай, где, услышав шум, поскуливал поросенок. — Э, звягучий какой, чтоб ему...
— А нехай,— махнула рукой Ульяна.— Это кабы б до войны такой попался.
— До войны — да, намучились ба... — Карпов направился в сарай. На пороге остановился, вспомнил что-то. — До войны! — проговорил он с упреком — мол, память у тебя, баба, куриная. — До войны! А опосля? Когда ты противогазом поросенка задушила?
Захихикала дробно в фартук Ульяна, закрутила головой — вспомнила, смешно ей:
— То после уже, правда твоя... После войны, да. А как до войны ото со шкурами чертовались? Тоже ж было?..
— Ну, было. — Карпов нехотя согласился с женой. — Было... да сплыло... — и скрылся в сарае, застучал топором.
Мастерить, строить Карпов любит, у него просто руки чешутся, и тоска съедает, если нечего перестраивать. Мастерит он, правда, грубо, топорно, но зато прочно, на века.
Спальный апартамент, который он выгородил,— это всего лишь маленький эпизодик в деятельной жизни Карпова. У него бывали дела куда солидней, важней, грандиозней. Вот, например, история со шпалами.
Шпальная история
Дом у Карпова такой же, как и у многих в поселке: два окна смотрят на улицу, три — во двор, крыша под белой черепицей, стены саманные. В общем, дом как дом, не хуже других. А может, даже и получше некоторых: у него, например, ставни с запорами. Карпов сам сделал их — этакие длинные железины поперек окна на болтах. Один болт ввинчен наглухо, другой — свободно болтается, каждый вечер вдевается в отверстие внутрь дома и изнутри закрепляется шплинтом. Прочно, надежно, никакие воры не страшны.
Когда мы были еще малыми детьми, мать, уходя на работу, закрывая ставни, всякий раз сокрушалась: был бы отец — сделал бы такие же, и горюшка б мало: закройся и спи до утра спокойно. Но воры, наверное, знали, что ни за железными запорами у Карпова, ни тем более за расхлыстанными ставнями у нас красть было нечего, и потому ни разу не побеспокоили.
Тем не менее Карпов постепенно превращал свой дом в крепость. Выписал на работе по дешевке несколько старых шпал и сделал из них ворота — высокие, глухие, прочные. Калитку тоже соорудил высокую, глухую, с железным засовом.
Пока строил ворота, разохотился и с получки выписал еще шпал, привезли их на двух машинах с прицепами. Увидела Ульяна, обрадовалась сначала — добра-то сколько! А когда узнала, что Карпов почти всю получку ухлопал на них, ругаться стала. Карпов и сам понял, что немного переборщил со шпалами, но не сдавался, огрызался:
— Да? А ты пойди купи их просто так! Не купишь. А если и найдешь где — так с тебя сдерут за них ой-ой! А тут, можно сказать, задарма столько материалу. Потому как для своих рабочих скидка существует.
— Задарма — возмущалась Ульяна, тыча ему в лицо остатки зарплаты. — Задарма, а где же деньги? Сколько шпал навалил! Что делать-то с ними?
— Найдем что.
— Неужели хату перестраивать задумал?
— А что, можно и хату. Стены из шпал теплые.
— И не выдумывай! — решительно запротестовала Ульяна.— С тебя станется: развалишь хату, а потом, знаешь, сколько всего надо будет, да сколько возни?
— Знаю... Ладно. Пригодятся на что-нибудь.
После этого они с Ульяной дня три таскали шпалы с улицы во двор, укладывали в штабель на долгое хранение. Нижние шпалы уложили на камнях, чтобы от земли не прели. Поверху Карпов проволокой окрутил — не унес бы кто на дрова.
— Кому они нужны — укутываешь. Соорудил памятник дураку, — не успокаивалась Ульяна.
— Ладно, будя ругаться. Ишо спасибо скажешь, вот подожди трошки.
Утихомирилась Ульяна, доволен Карпо: лежат шпалы — богатство. Строй — не хочу.
Однако недолго богатству этому пришлось вылеживаться. Надумал Карпов построить летнюю кухню. Настоящую, как у людей. А то ведь летом в хате плиту топить — угоришь от жары. Одно дело — суп или борщ, подогреть можно и во дворе на таганке, а ей, Ульяне, приходится готовить еще и поросенку. И порается, бедная, в жаре. Отсюда и мухи в хате — двери-то целыми днями настежь рахлобыстаны...
Складно в мыслях у Карпова получается насчет летней кухни, вот так бы и высказать все Ульяне, только не сможет он ей все разобъяснить, не даст она ему говорить, сразу перебьет и понесет...
Но тут Карпов ошибся, мысль о летней кухне была встречена Ульяной с пониманием и даже с восторгом. Небольшие разногласия возникли лишь из-за места, где ее ставить. Но эти разногласия были быстро улажены, и строительство началось.
Постепенно строение обретало свои формы
Недели две Карпов пилил, рубил, строгал шпалы, одни клал плашмя, другие ставил стоймя, скрепляя скобами, пока стала вырисовываться коробка строения. Ульяна усердно помогала мужу. Когда что-либо не ладилось — подавала советы. Карпова, как правило, их отвергал, и тут начиналась перепалка, которая кончалась тем, что Ульяна в сердцах посылала Карпова к черту и уходила, а Карпов отпускал ей вдогонку что-нибудь матерное и прекращал работу до следующего дня. На другой день как ни в чем не бывало они снова принимались за дело.
Постепенно строение обретало свои формы: стены, а в них проемы для окна и двери. Появилась и покатая крыша. Обил Карпов стены и снаружи и изнутри дранкой, и принялись женщины — Ульяна и свояченица Марья — штукатурить. Пока они мазали кухню снаружи простой глиной с кизяком, Карпов соорудил плиту, вывел через потолок трубу. Закончил — затопил. Дым поклубился-поклубился внутри плиты, попытался идти внутрь кухни, но потом все-таки раздумал, нашел ход в трубе и повалил туда, куда ему и следовало. Карпов обрадовался: плита — сложная штука, но, оказывается, и печное дело ему по плечу!
Гордится мужем Ульяна, показывает соседкам кухню, демонстрирует духовку — печет пироги хорошо.
Правда, после побелки кухня получилась пятнистой, как леопард. Это сквозь глину проступала шпальная пропитка, но хозяева не огорчились: не свадьбу играть в кухне, не гостей заводить — сойдет. Главное — есть теперь летняя кухня. Как у людей.