Еще выяснилось, что Филли помолвлена. В кольце, на которое Бонд сразу обратил внимание, блестел рубин.
Ясность была внесена.
Сейчас Филли встретила его заразительной улыбкой:
— Джеймс, здравствуй! Почему ты на меня так смотришь?
— Ты мне нужна.
Она заправила за ухо выбившуюся прядь.
— С удовольствием помогу, чем сумею, но у меня срочный материал для Джона. Он в Судане. А Судан на грани войны.
Суданцы воевали с британцами, египтянами, остальными африканскими соседями и между собой больше сотни лет. Восточный фронт — коалиция суданских земель вдоль Красного моря — намеревался отделиться и основать умеренно светское государство, чего диктаторское правительство в Хартуме никак допустить не могло.
— Знаю, сначала меня хотели отправить именно туда, — ответил Бонд. — А затем передумали и кинули в Белград.
— Там кухня получше, — с нарочитой серьезностью заявила девушка. — Если, конечно, любишь сливы.
— Так вот, в Сербии я кое-что подобрал. Просто взгляни.
— У тебя, Джеймс, никогда ничего не бывает «просто».
У Филли загудел мобильный. Нахмурившись, она посмотрела на экран и взяла трубку. Послушав, произнесла:
— Понятно. — Затем снова взглянула на Бонда. — Ты, кажется, подергал за нужные ниточки, — обратилась она к нему, нажав «отбой». — Или припугнул кого надо.
— Я? Да ты что?!
— Ладно, в Африке пока повоюют без меня. — Подойдя к соседнему закутку, девушка передала хартумскую эстафету другому сотруднику.
Бонд сел за ее рабочее место. Что-то тут неуловимо изменилось, хотя он и не мог понять, что именно. То ли Филли прибралась, то ли передвинула что-то — насколько это возможно в крохотном закутке.
— Ну, я вся твоя. — Филли внимательно посмотрела на Бонда. — Что там у нас?
— «Инцидент-20».
— А-а… Тогда вводи в курс дела, я ведь не входила в число посвященных.
Как и Бонд, Офелия Мейденстоун прошла проверку на благонадежность в Оборонном агентстве по проверкам и допускам, Форин офисе и Скотленд-Ярде, получив неограниченный допуск к материалам повышенной секретности, за исключением самых закрытых данных по ядерному оружию. Бонд вкратце изложил ей суть: Ной, Ирландец, намеченная на пятницу катастрофа, сербская диверсия. Девушка аккуратно делала пометки.
— Тебе придется поиграть в инспектора сыскной полиции. Вот все, что у нас есть. — Бонд передал ей пакет с обрывками бумаги, подобранными в горящей машине под Нови-Садом, и с его собственными солнечными очками. — Нужно как можно скорее установить личность — ну и все остальное, что сможешь отсюда выжать.
Сняв трубку, Офелия попросила забрать материалы на анализ в лабораторию МИ-6, а если этого будет недостаточно, то в криминалистический отдел Скотленд-Ярда.
— Сейчас прибудет курьер, — сказала она Бонду, нажав «отбой», а потом подцепила два клочка бумаги, взяв из ящика стола пинцет. Первый обрывок оказался счетом из паба в окрестностях Кембриджа, к сожалению, оплаченным наличными.
На втором обрывке значилось: «Бутс — Март. 17. Не позже». Шифр — или напоминание двухмесячной давности забрать что-то в аптеке?
— А очки зачем? — спросила девушка, заглянув в пакет.
— В центре правого стекла — отпечатки пальцев сообщника Ирландца. В его карманах ничего не нашлось.
Офелия скопировала оба обрывка, вручила одну копию Бонду, другую оставила себе, а оригиналы вернула обратно в пакет, к очкам.
Затем Бонд рассказал ей про опасное вещество, которое Ирландец пытался слить в Дунай.
— Нужно выяснить, что там было. И чем именно грозил разлив. Боюсь, я погладил сербов против шерсти, и со мной они больше сотрудничать не станут.
— Разберемся.
У Бонда зажужжал телефон. На экран можно было не смотреть, щебечущий звонок уже подсказал, кого он услышит в трубке.
— Манипенни?
— Здравствуй, Джеймс, — ответила женщина грудным голосом. — С возвращением.
— Эм? — спросил агент.
— Эм.
Глава 8
На табличке у двери кабинета на верхнем этаже значилось: «Генеральный директор».
Бонд вошел в приемную, где за аккуратным столом сидела женщина лет тридцати с небольшим, одетая в темный пиджак почти такого же оттенка, как у Бонда, поверх бледно-кремового топика. Продолговатое царственно-красивое лицо — и глаза, в которых холодная строгость сменялось сочувствием быстрее, чем переключаются передачи в болиде «Формулы-1».