— Ох, Вася, Вася… — Екатерина с трудом сдерживала слезы. — Не надо мне доктора. Лучше посиди со мной. Да, садись, садись же. В ногах правды нет. Что делать, Васенька? Еще неделя, максимум — две, и воды отойдут. Сама-то я сдержусь, но младенец кричать станет. Орлов мне здесь не помощник. Куда ему младенец? Он и сам, как большой ребенок. Вся надежда на Бога. Остается только молиться и отдаться воле провидения.
— Молитвы, матушка, дело хорошее, — рассудительно заметил Шкурин. — Ты, пей, чаек-то, он липовый, при твоем состоянии очень полезен: и душу успокоит, и волнения ненужные снимет. В твоем положении отдыхать нужно, а ты себя не жалеешь. Вон как младенец брыкается, отсюда видать.
Екатерина покраснела, как девочка, прикрыв руками волнующийся живот. Ребенок действительно вел себя неспокойно. Шкурин протянул ей вторую чашку, сдобрив чай молоком.
— А теперь, матушка, давай-ка, подумаем, что можно сделать. Есть у меня одна смелая задумка. Но тут твоего совета спросить надобно, вдруг отговаривать станешь.
— Какая задумка? — едва слышно спросила императрица.
— Государь наш, Петр Федорович, как известно, большой охотник до пожаров, — неторопливо начал Шкурин, теребя обвислый ус. — Его водкой не пои, дай только на огонь посмотреть. Как узнает про пожар, сразу мчится туда со всей челядью. Вот я и подумал: начнутся роды, а мы домик подожжем, да доверенного человечка к императору подошлем. И ему радость, и нам облегчение. Как тебе?
Екатерина благодарно ему улыбнулась.
— Мне нравится, вот только где мы найдем такой дом, Василий?
— А зачем искать? — искренне удивился Шкурин. — Мой вполне подойдет. Живу один, домик маленький, скарба в нем кот наплакал, а находится от дворца не так близко. Пока император доедет, пока дождется первых головешек, ты, глядишь, и родишь.
— А если нет? — прошептала Екатерина.
Васька невозмутимо налил еще чаю.
— Подожжем второй. Там домишек много. Для хорошего дела и чужого имущества не жалко. Ты ведь не оставишь потом погорельцев?
В который раз Екатерина подивилась русскому характеру. Предложи она подобное немцу, тот мгновенно бы ответил отказом. И еще бы укорил — как смогла такое предложить. А русскому все равно: для хорошего дела и чужого имущества не жалко. Добро бы только чужого, так он и своего лишиться, но об том пока что не думает. А все русский характер. И как только в нем сочетаются столь противоречивые черты: преданность и зависть, желание угодить и ничем не объяснимая строптивость? Лень и трудолюбие? Набожность и разгульность? Мудрость и глупость? Удивительно, из любви к ней Васька готов не только лишиться своего крова, но и потянуть за собой соседей. Невозможный русский характер! Но, кажется, она начинает понимать этот русский характер. Не умом — сердцем.
К вечеру приехала княгиня Дашкова. Маленькая, деятельная и веселая. С момента их знакомства прошло не так уж много времени, но Екатерина успела полюбить тезку всем сердцем. Особенно ей нравилась практичность юной княгини и умение добиваться поставленной цели. Рассказывали, что только благодаря своей хитрости и уму, невзрачной Екатерине Воронцовой удалось заполучить самого выгодного жениха в России.
На одном из балов князь Дашков опрометчиво сказал пару банальных комплиментов пятнадцатилетней барышне, взиравшей на него с тайным восторгом. Такие комплименты он говорил каждой дебютантке, но эта малышка решила стать единственной. В ее умной головке молниеносно созрел план. Недолго думая, она подозвала к себе Воронцова:
— Ах, дядя, я не в силах поверить своему счастью: князь сделал мне предложение. И я его приняла.
Канцлер Воронцов рассыпался в благодарностях: когда б еще удалось так быстро и выгодно пристроить племянницу. Незадачливый кавалер, в душе закоренелый холостяк, несколько растерялся, а растерявшись, испугался настолько, что в первую минуту не смог опровергнуть слова своей нежданной невесты. После — стало поздно. Их обвенчали.
Когда Екатерина услышала историю столь оригинального сватовства, то долго не могла в нее поверить:
— А если бы он отказал? — спросила как-то она Дашкову.
Княгиня в ответ только фыркнула:
— Если бы да кабы, и во рту росли грибы… Вряд ли. Князь не способен принимать быстрые решения, что в данном деле сыграло мне на руку. Я была в него влюблена и хотела выйти замуж. Вышла.
— Довольна?
— Не очень, — честно признала Дашкова. — Любовь прошла, словно ее и не было. Но князь лучше других, кого мне сватали, к тому же богат и знатен. Сквозь пальцы смотрит на мои похождения, к любви против моего желания не принуждает, так что я жаловаться мне нечего.
Брачные отношения Дашкову действительно мало интересовали. Она с тайным восторгом окунулась в придворные интриги, обнаружив отнюдь не женский ум и сообразительность. И все же стратегом в этой паре была императрица, Дашковой же оставалась военная тактика. Княгиня даже не подозревала, насколько тонко и незаметно руководила ею молодая императрица, чье положение в данный момент было ограниченным.
Идея Шкурина с поджогом Дашковой понравилась, и она удалилась с верным слугою обговаривать детали и возможных исполнителей. Заодно нужно было заранее позаботиться и о семье, куда отдадут новорожденного младенца.
Екатерина осталась одна. Закрыла дверь и достала заветную тетрадь. Дневник она начала вести по прибытии в России. Затем забросила, осознав, что тайные мысли тотчас же становятся известны Елизавете. Не дворец, а шпион сидит на шпионе и шпионом же погоняет. С тех пор прошло немало времени. И она вновь смогла вспомнить былую роскошь: довериться бумаге. Но слова сегодня не шли. А писать эзоповым языком она так и не научилась. Как, к примеру, опишешь свою ненависть по отношению к чертушке?! Удивительно, но за несколько лет она прошла все ступени чувств по отношению к этому человеку. Разве что страстью не пылала. Сначала дружба и участие, затем влюбленность как в будущего мужа, потом страх и отчаяние, брезгливость, отвращение и вот она, ненависть. Горячая и жгучая, ежедневно растравляющая душевные раны. У нее не осталось никаких сомнений по отношению к его судьбе.
Тревожило только одно: как посмотрят на ее поступок в Европе, в поддержке которой она сейчас отчаянно нуждалось. За любовь народа особо волноваться не стоило: большинство увидят в ней свою, русскую, вставшую на борьбу с антихристом. А вот в глазах европейских монархов стоило выглядеть жертвой обстоятельств. Никаких громких убийств. Несчастный случай прекрасно подойдет, чтобы скрыть обстоятельства смерти императора. Нужны и исполнители. Она не имеет права отдавать подобного приказа. Впрочем, исполнителей искать долго не придется: выбирай любого из пятерых. Каждый отдаст за нее жизнь. Каждый?
Мысли перекинулись на Григория. Екатерина никак не могла разобраться в своих чувствах — любит или терпит? С ним-то все понятно — над самой императрицей, пусть пока и бесправной, власть имеет. А она? Второй год вместе, а узнать Гришу поближе до сих пор не может. Словно оконное стекло меж ними. Ночью ближе их никого нет, даже теперь, когда здоровье Екатерины не позволяет предаваться бурным ласкам. Обнимутся и лежат, прижавшись, друг другу на ушко нежности шепчут. Утром — будто и не было тех объятий и тайных признаний. Чужие. Даже ребенок их не сблизил. Нет, конечно, Гриша радуется. Но он бы и щенку породистому обрадовался, будь он в первый раз.
Екатерина провела пером по белой странице, разделив ее надвое. Ребенок снова повернулся в чреве. В которой раз императрица пожалела о смерти бабки-травницы, унесшей свой главный секрет в могилу. Как бы просто было, предотврати она вовремя эту беременность. Всего-то и достаточно, что выпить настоя. Но поздно: теперь уж и не разузнать о нем ничего.
Вот она, еще одна милость природы и плата за удовольствие — рожать, рожать и еще раз рожать. Обиднее всего, что не увидит она, как ее ребенок растет. Печальная судьба у ее детей! Павел до сих пор ее не признает, после смерти любимой бабушки ушел в себя. Смотрит волчонком, про себя думу думает, от ласк устраняется. Гришу возненавидел. Она же ничего сделать не может, разве что защитить. Ведь не только у Павлуши к ней нет любви, у нее тоже чувств не осталось — чужой он ей. И с каждым днем разрыв все более увеличивается. Странно, кровного родства с чертушкой у них нет, а все равно внешне похожи. Та же загнанность в глазах, та же узость плеч и нескладность фигуры, та же импульсивность, переходящая в безумие. Ну, и как любить такого?