Конечно же, в дальнейшем Джон поинтересовался, что говорил отец в свои последние минуты, когда сын покинул спальню. Но пастор суетливо отмахнулся – мол, бред, поток каких-то несуразных слов, что впрочем для него, пастора, не ново. Неоднократно ему приходилось слышать подобное у бесчисленного количества смертных одр, куда его приглашали с молитвой для несчастных.
Джон мысленно согласился с ним. Ведь чем можно, если не бредом, объяснить упоминание о каких-то несметных сокровищах, когда к концу жизни отец едва ли не стал бедняком. Дела и дом пришли в упадок, и вдруг – «много золота»…
Предстояла масса забот по организации похорон, потому-то и не досуг было Джону всматриваться в глаза пастора, который все это время упорно отводил взгляд в сторону, пряча его. А напрасно. Глаза у пастора горели, взгляд был возбужден, и, присмотревшись в тот миг к нему, можно было, не боясь ошибиться сказать: этот человек уверен, что стоит на грани величайшего события.
2
Джеймс Фрей еще некоторое время изучал отвлеченным взглядом верхушки куполов небольшой часовенки, расположенной на самой окраине Бристоля, понаблюдал за перемещением стаек птиц, что никак не могли успокоиться и бесконечно то садились на краешек крыши, то снова взлетали с нее, но вспомнив, зачем он здесь, поспешно устремил взгляд на дорогу, ведущую к центру города, но не увидев там ожидаемого, чертыхнулся и снова нервно зашагал взад-вперед. Грета не было уже довольно долго, и эта задержка все больше злила его. Ну, еще можно понять, когда речь идет о том мерзавце, но здесь еще друг начал испытывать терпение Фрея. Все сегодня как будто сговорились против него! Что за дикие времена! Никакого почтения к обязательствам чести, никакого уважения к терпению друга. Черт знает что! И ему, Джеймсу Фрею, продолжателю знатного рода, приходится жить в окружении всей этой мерзости. Какое-то ничтожество имеет наглость оскорбить его, а потом еще и пытается уклониться от ответа за свой поступок. И от кого это все терпит?! От какого-то бедняка, сынка никчемного, давно разорившегося графа. До они этим только имя дворянина позорят! И она, глупая, предпочла это ничтожество ему, Джеймсу Фрею! Поставила выше него этого мерзавца, да…
От нахлынувшей волны возмущения у Фрея даже потемнело в глазах. События того вечера снова встали перед ним, это происходило часто в последнее время, и не было ни конца ни края наваждению…
… Трое человек из числа огромного количества гостей, приглашенных на традиционно устраиваемый Королевской Морской Академией в Бристоле вечер, не предполагали, что он может круто изменить их дальнейшую жизнь. Собственно, гостями этих людей вряд ли уместно назвать. Они скорее были здесь хозяевами. Ведь двое из них – выпускники Академии, что говорит само за себя. Третий участник празднества, а вернее участница – Мери Ньюмен – хотя лично и не имела прямого отношения к упомянутому заведению, но факт, что она являлась единственной дочерью начальника Академии, давал ей право чувствовать себя на подобных мероприятиях, где главенствовал ее отец, самой что ни на есть своей. Да не только она так считала. Все учащиеся ждали появления в Академии этой черноволосой темноглазой, с таким очаровательным станом, привлекательной походкой, умопомрачающим взглядом (перечень можно продолжать бесконечно) красавицы больше, чем кого-либо другого. Если сказать, что все выпускники Академии были тайно или явно влюблены в нее – значит, ничего не сказать. Каждый старался оказать ей внимание, отчаянно пытался понравиться и тайно, в уголке души, надеялся на успех. А в случаях, когда предпочтение отдавалось конкуренту, отверженный воспринимал это болезненно, хоть бы избранник имел десятикратное преимущество, проигравшая сторона почти наверняка с этим не соглашалась, непременно замечала кучу недостатков в счастливчике, с добавлением, мол, как можно было? И тут же дифирамбы неисчислимой массе своих достоинств, сожаления, что они остались незамеченными.
Как бы там ни было, но когда стало заметно, что всеобщая любимица явно симпатизирует одному из выпускников Джону Кроссу, многие в душе восприняли это, возможно, и болезненно, но, справедливости ради нужно сказать, что виду никто не подал, чего, наверное, и стоило ожидать. Ведь нынешний выпуск учеников Академии слыл необычайно дружным, потому-то и неудивительно, что многие, похлопывая Джона по плечу, подбадривали его – мол, держись, счастливчик! Многие, но не все. В одном скопилась злоба всех возможных конкурентов. Этим человеком был Джеймс Фрей. Никто не спорит: рода он был знатного (как впрочем и все остальные, но об этом мы поговорим после), в те времена это значило многое, если не все, но вел себя Фрей так, как будто на нем одном сходилось по крайней мере не менее десятка генеалогических дворянских древ. Да что дворянских! Едва ли не королевских! Постоянное выпячивание своего «я», абсолютное неприятие чужого мнения – вот далеко не полный перечень «достоинств» нашего «героя», на которых, право слово, не очень бы хотелось автору останавливаться.