Когда Леонард и Ева играли нам утром, мы пританцовывали под быстрые мелодии и хлопали после виртуозных соло Леонарда. Но сейчас никто из нас не захлопал. Последние ноты ускользнули во мрак между деревьями, которые обступали нас, будто толпа. Наше молчание было лучшей наградой за такую песню.
Мне хотелось послать в мир нечто иное, а не огонь, кровь и ножи. Слишком много моих поступков за последние месяцы обагрены кровью. Эта песня стала чем-то иным, тем, что мы построили, а не разрушили. Но я знала, что она очень опасна. Если Леонарда поймают, то за одно это его могут повесить как мятежника. Если солдаты Синедриона услышат, что он ее поет, или заподозрят его авторство, песня станет веревкой на его шее и смертным приговором ему, Еве и их близнецам.
— Вы двое поступаете очень смело, — сказала я Леонарду, пока мы в темноте собирали вещи.
Он фыркнул.
— Люди сражались и умирали на Острове. Я просто слепец с гитарой.
— Мужество бывает разным, — возразил ему Дудочник, выливая воду из фляги на тлеющие угольки.
Дойдя до дороги, мы попрощались с Леонардом и Евой. Быстро пожали друг другу руки в темноте и разошлись в разные стороны. Леонард снова заиграл на губной гармошке, но расстояние вскоре поглотило музыку.
Следующие несколько дней я постоянно мычала себе под нос припев, пока точила кинжал, водя им по камню в ритме мелодии. Я насвистывала мотив, собирая хворост для костра. Всего лишь песня, но она прилипла к разуму, словно репей, который я выдергивала в мамином саду.
Глава 8
Я никогда не видела ничего подобного Затонувшему берегу. Когда мы туда добрались спустя пять ночных переходов, уже светало. Внизу казалось, будто море постепенно поглощало сушу, и она нехотя сдавалась на его милость. Ясной границы между ними не было, в отличие от крутых утесов в том месте, где мы с Кипом вышли к океану на юго-западном берегу, или уютных бухт близ Мельничной реки. Только полуостровки и косы, разделенные похожими на пальцы затонами. В некоторых местах берег был заболочен. Подальше виднелись плоские островки, покрытые странной серо-зеленой растительностью, похожей на водоросли.
— Сейчас отлив, — объяснил мне Дудочник. — Половина этих островков к полудню уйдет под воду. Низины на полуостровках тоже. Если окажешься не на том клочке земли во время прилива, можешь утонуть.
— Как же Салли тут живет? Синедрион годами запрещал омегам жить на побережье.
— Видишь вон там? — Дудочник указал на дальнюю часть изрезанного затонами берега, где небольшие косы уходили в море, а цепочки островков едва выступали над поверхностью воды. — Прямо там, на маленьких косах, почва слишком соленая для земледелия, а вода чересчур заболочена для рыбной ловли. Тропинки там сейчас есть, а с приливом исчезнут. Альф туда никакими деньгами не заманишь. Туда никто не ходит. Салли скрывается там уже много десятков лет.
— Люди не хотят здесь жить не только из-за унылого пейзажа, — добавила Зои. — Гляди.
Она указала куда-то еще дальше. За истощенными клочками земли в море что-то блестело, отражая лучи рассветного солнца. Я прищурилась и вгляделась вдаль. Поначалу мне показалось, что это какой-то флот, а из моря торчат мачты. Но они не колыхались на волнах, а стояли неподвижно. Снова мелькнул отблеск света. Стекло.
Затонувший город. Шпили пронзали волны, и некоторые из них доходили до нескольких метров в высоту. Другие же едва просматривались — просто очертания под водой, слишком геометрически правильные, чтобы быть камнями. Город раскинулся широко, некоторые шпили вздымались поодиночке, иные — группами. В некоторых зданиях сохранились стекла в окнах, но от большинства остались лишь металлические каркасы, клетки из воды и неба.