И род людской вздохнул спокойно: вот, наступил он, Золотой век тишины и благоденствия.
И только дьявол знал, что теперь настала его очередь вступить в игру и разрушить мир до последнего камня.
Аль- Магадан.
Более тысячи лет стоял он на просторах Сибири, как одинокий великан, наблюдая за всем миром своими недреманными очами. Город был огромен, на улицах его сновали китайцы, гиперборейцы, монголы, гунны… Аль-Магадан, столица Ересии, славился своими чудесными технологиями и злыми нравами людей, его населяющих.
В середине XXI века, как задиристый маленький негодяй, он отбирал у других детей-стран машинки, топтал куличи, заботливо возведенные ими в песочнице, в XXII веке раздражал цивилизованное общество непристойными выходками — то самолет собьет, то вторгнется на территорию сопредельной страны и пару городов сожжет, а в XXV уже не мальчиком, но мужем вышел на битву против всего мира — и почти победил.
Одним своим существованием он не давал забыть миру о том, что чудеса техники в руках человеческих — всего лишь анахронизм, что в сердцах человеческих дремлет зверь, а времена Ассархаддона, Навуходоносора и Синаххериба ничем принципиально не отличаются от тех, когда стали возможны полеты в космос и расщепление атома.
Люди мира успокоились, думая, что наука стала змеей, пожирающей свой хвост: на каждое оружие находилось средство защиты, воевать означало только тратить впустую деньги. И тогда Аль-Магадан в очередной раз согрешил против Господа, создав чудо-оружие, равного которому не было ни у кого. Как оно действовало, ни один из смертных не в силах был понять — но эффект его был ужасен: огонь появлялся из ниоткуда — из самого воздуха, наверное, и поджигал дома и лавки, превращал людей в живые факелы; или вдруг раздавался грохот, и невидимые руки ломали стены, плющили машины, в которых передвигались люди; или вдруг земля разверзалась под ногами прохожих, затягивая в свое урчащее чрево целые толпы и улицы; или вдруг миллион человек по всему миру — ровно миллион, ни больше ни меньше — чтобы показать рукотворность и высокую точность злодейского удара — умирали от инфаркта. Бедствия происходили ежедневно во всех городах враждебной Аль-Магадану коалиции; народы их пришли в совершеннейшую панику и сами требовали у своих правительств сдаться заокеанским ересиархам. Однако правительства оказались разумнее вверенных им людей и собрались, чтобы организовать совместное выступление против Ересии. И в тот самый день и час, когда они съехались в круглом здании Колоссеума, защищенном так, словно за пазухой у Господа находился, мощный взрыв потряс здание и погубил их всех.
Новые правительства во всех странах направили в Аль-Магадан свои посольства с согласием на безоговорочную капитуляцию.
Аль- Магадан, город-монстр, город-дьявол, угрожая своим чудо-оружием миру, привел к повиновению все государства и заставил их признать свою власть. Самолеты его поднялись над миром, чтобы развезти гарнизоны и чиновников по порабощенным странам и утвердиться в них. И тогда Лоренс Праведник, последний из людей, что не поддался искушению и страху, в своей лаборатории взмолился Господу и просил его не губить человеческий род за грехи одного города:
«И услышал его Господь, и уничтожил Аль-Магадан в одно мгновение ока, и пал он, как падает плод с ветки, когда сказано: вот, пришло его время».
Горечью и ненавистью пропитано каждое слово летописца об этом городе:
«Горе тебе Аль-Магадан, град крепкий, ибо строился ты не один век, а уничтожен был в один день! Охвачен был ты огнем, и сгорел в одно мгновение, покрылся дымом и исчез без следа. И самолеты твои рухнули в воздухе, ибо не было более тебя, Аль-Магадан».
Огонь и пламя — все это были фигуры стилистики, не было там никаких огня и пламени: город рассыпался в прах и был развеян ветром, словно все его здания и люди были сделаны из глины, по которой рассерженный неудачей горшечник влепил со всего размаху своим кулаком. Прах летел по всей Сибири, по всей земле, Рональд чувствовал его слабый привкус в воздухе до сих пор.
А людям того времени этот привкус казался, должно быть, слаще меда — они шли в Сибирь пешком из самых дальних стран, утопая в снегах, замерзая на полустанках, чтобы посмотреть на пустыню, образовавшуюся на месте города:
«И смеялись люди, что боялись тебя и ненавидели тебя: пал, пал злой исполин, птицы небесные угнездились на месте его, и стало его место пристанищем дикому зверю и птицам небесным. Ибо грозил ты царям земным и был повержен Царем Небесным».
Радость их не была только светлой — измученная многолетним страхом и ненавистью, армия паломников ворвалась в соседний чудо-город, принадлежавший гиперборейцам, — Воркутту и поубивала всех его жителей, устроив страшную резню. Однако летописец описывал этот погром, словно ночь любви — в возвышенных и лиричных словах:
«И хватали они жителей града сего, что грешили не меньше обитателей Аль-Магадана, и убивали средь улиц, и жен их, и чад их, и выстилали площади Воркутты кожами жителей ее, смеясь и ликуя: нет больше злодея. С запада на восток шли мы — и не встретили его; и с севера на юг — нет его нигде».
Мурашки бежали по коже у Рональда, когда он листал эту книгу. В ней была какая-то страшная правда, правда сырого мяса и человеческих слез, правда гордыни двуногих существ, сотворенных Богом, и их смирения перед своим Создателем. А еще, когда Рональд читал эти простые и фантастические истории, к нему возвращалось ощущение, словно кто-то следит за ним, изнутри, из самой материи, из воздуха, мебели, из его собственного тела… Ощущение, столь часто посещавшее его в детстве и постепенно уходившее по мере его взросления и мужания.
— Просил же тебя не качаться на стуле! — крикнул Линмер, входя быстрыми шагами.
Рональд от неожиданности вернул стул в исходное положение с такой силой, что он едва не рассыпался. На лице Линмера изобразилось при этом самое настоящее страдание.
— Я не специально! — заверил рыцарь.
— Ты бы девок так же щипал, как страницы листаешь — больше пользы было бы, — проворчал Линмер. — Лови день! Вон Арьес тебя куда посылает, в самое пекло. А вот так умрешь — и не увидишь в жизни самого хорошего.
— Еще увижу, думаю, — покраснел Рональд.
— Может, и увидишь, — пожал плечами библиотекарь. — В таких делах лучше на авось не полагаться, а действовать. Отчего у тебя до сих пор нет подружки — не дамы сердца, а подружки, пусть и обычной кабацкой девки? Ладно, не отвечай — по глазам вижу, что ты не об этом думаешь. Ну, иди сюда — пожму тебе руку. Теперь мои книжки пылиться будут — кто же сюда забредет?
— Да я вернусь скоро, — заверил Рональд.
— Может, и вернешься, — вновь согласился Линмер. — Ну ладно, иди повидай свою киску ненаглядную. Не хочу с тобой уж очень напыщенно прощаться — примета дурная; но имею к тебе просьбу — как вернешься, опиши свое приключение! Путешественники ныне любят заморские страны, а о собственных деревнях имеют совершенно фантастические представления. Хочется, чтобы люди прочитали об этом правду.
— Обещаю, — сказал Рональд, пожал библиотекарю руку и вышел.
Листья сада были покрыты росой, усики винограда поднимались по деревянным опорам. Было по-весеннему красиво и хорошо, покойно на душе.
Свернув в боковую аллею, Рональд увидел свою добрую знакомую — кошечку Розалинду. Розалинда была еще одним чудом его времени, ребенком Конца Науки — она умела говорить. Многие кошки обладали даром речи в то время, но в основной своей серой и полосатой массе употребляли его на вздохи о том, как сложно найти себе достойную пищу и нормального кота, любящего котят, приносящего вкусные рыбьи головки и не гуляющего по заборам налево. Розалинда являлась приятным исключением, она была в высшей степени образованной киской, поскольку воспитал ее библиотекарь Линмер, и речь не была для нее тщетным подарком, как для большинства кошек и людей.