Ему стало немного грустно, когда он почувствовал знакомую тяжесть в руке, повернув алидаду, которая цеплялась за зубцы лимба, градуированного от ноля до ста двадцати. Потом прикинул в уме, сколько запросить с Серхи Соланса – тот уже много лет восхищался этим секстантом; как он говорил, когда они, по обыкновению, заходили выпить в «Шиллинг»: таких теперь не делают. Серхи был хороший парень: с тех пор как Кой оказался на суше и на мели, если они вместе выпивали, он почти всегда оплачивал долю Коя и не затаил на него зла за то, что Кой затащил в постель Эву, бразильскую официантку в тот вечер, когда ее грудь (объем 95 см) без бюстгальтера, которого она никогда не носила, так дьявольски выпирала под тонкой майкой, а Серхи был слишком пьян, чтобы возмущаться. Кроме того, они вместе учились в мореходке, стажировались на трейлере «Мигалоте», принадлежавшем компании «Родригес-и-Солньер», а теперь он готовился к экзамену на старшего помощника, чтобы работать на регулярной транссредиземноморской линии – дважды в неделю из Барселоны в Пальма-де-Майорка. Все равно что водить автобус, говорил он. Но с таким секстантом в каюте человек все-таки чувствует себя моряком.
Кой установил алидаду в центр лимба и осторожно положил секстант на место. Подошел к комоду, взял бумажник и вытащил визитную карточку, которую три дня тому назад, прощаясь на углу Рамблас, дала ему та женщина. На карточке не было ни адреса, ни телефона, только имя и фамилия: «Танжер Сото». Ниже она четким круглым почерком, с кружочком над «i» вместо точки, написала адрес мадридского Морского музея.
Закрывая шкатулку с секстантом, Кой насвистывал «Ночь самбы в испанском порту».
II. Трафальгарская витрина
Трудности бывают только на суше.
Только потом он понял, что это – как в пропасть прыгнуть: совсем уж удивительный поступок для Коя, который не помнил, чтобы хоть раз в жизни прокладывал курс второпях. Он принадлежал к тому сорту людей, которые, сидя в штурманской рубке, спокойно, не торопясь и добросовестно делают необходимые пометки на навигационной карте. До того как он не по своей воле оказался без моря и без корабля, именно это и дарило ему удовлетворение от профессии, в которой столько всего требовалось знать, чтобы вовремя и точно проложить курс между точками, находящимися на разных широтах и долготах. Мало было в жизни удовольствий, сравнимых с этими часами, которые он проводил, вычисляя курс, дрейф и скорость судна, и в результате мог предсказать, что мыс такой-то или маяк такой-то появятся на горизонте через двое суток около шести утра в тридцати градусах по бакборту, а потом, в назначенный час, ждать на влажном от утренней росы мостике, поднеся к глазам бинокль, когда как раз там, где и было вычислено, возникнут серые очертания мыса или проблесковый огонь; отхронометрировав его период, он получал подтверждение правильности своих вычислений. В это мгновение Кой всегда внутренне улыбался, спокойно и удовлетворенно. Потом, наслаждаясь этой уверенностью, которую ему давали математика, навигационные приборы и собственный профессионализм, он приваливался к тихой и темной рубке или наливал себе кофе из термоса, довольный тем, что он здесь, на хорошем судне, а не мечется в неопределенном мире суши, который, к счастью, отсюда представлялся лишь призрачным сиянием за горизонтом.