1 апреля началась «хлебная война». А несколькими днями позже толпа голодных женщин и детей осадила булочную, поставлявшую хлеб офицерам СС, в районе Остиенсе. Нацисты арестовали десять женщин, отвели их на мост Ферро, столкнули в воду и расстреляли из автоматов.
Прошло еще два месяца до полного освобождения города, однако у меня не сохранилось четких воспоминаний (и тем более эмоционально окрашенных) о том, как все происходило. Зато я помню о зверствах, которые совершили немцы, прежде чем уйти. Быть может, именно из-за того, что они были уже совершенно бесполезны: goumiers[72] французского маршала Жюэна прорвали линию Густава. Это стало началом конца. В тот день легенда, по которой маршал Кессельринг считался непобедимым воином, была развенчана. Ночью на обрывистых кручах провинции Фрозиноне для немцев таяла мечта о Риме. До сих пор многие спрашивают: почему германские войска не взорвали город, отступая, как они сделали это с Неаполем. Некоторые уверены, что они поступили так ради блага человечества. На мой взгляд, это означало бы убить мечту о возможности снова завоевать Рим.
Когда я наконец открыл настежь окна, моим глазам стало больно от света.
В почтовом ящике мы нашли записку от принца Чимы Виварини. В ней говорилось:
Я бегу с варварами на север. Прощайте навсегда. Юнио.
Забавно, как устроен человеческий мозг: после трех месяцев заключения во время первой прогулки по освобожденному городу я заметил лишь одну перемену: кошки, некогда наводнявшие улицы, исчезли. «Ни одной кошки, ни одного принца», — подумал я.
12
После войны я открыл архитектурную мастерскую, спроектировал десятки домов, которые построили на руинах, оставленных бомбардировками союзников, и правительство пожаловало мне итальянское гражданство в благодарность за заслуги во время немецкой оккупации. Как и предсказывал Юнио, подписанный Кессельрингом ордер на арест открыл передо мной множество дверей. Чертежи немецких оборонных сооружений обнаружились среди документов, изъятых в штаб-квартире гестапо на виа Тассо, и теперь их вместе со многими другими «памятниками» времен войны хотят показать на какой-то выставке, посвященной «оружию движения Сопротивления».
С Монтсе все вышло еще интереснее. Ее имя появилось в прессе, говорилось, что ее боевая кличка — Либерти. В парикмахерской и продуктовом магазине с ней обращались как с народной героиней. Сразу же по окончании войны она вступила в Коммунистическую партию Италии, ей, как и мне, предоставили итальянское гражданство, и она стала работать библиотекарем.
18 сентября 1944 года состоялся суд над questore[73] Пьетро Карузо: его обвиняли в том, что он передал пятьдесят заключенных из тюрьмы Реджина-Коэли Капплеру, чтобы пополнить ими список казненных в Ардеатинских рвах. Охваченная яростью толпа ворвалась в зал заседаний, требуя мщения, но, поскольку Карузо еще не привели, они накинулись на Донато Карету, начальника тюрьмы Реджина-Коэли во время оккупации и главного свидетеля обвинения: его забили до смерти. Через два дня Карузо приговорили к расстрелу; приговор был приведен в исполнение на следующий день в форте Баветта.
20 апреля 1945 года Муссолини распустил свое марионеточное правительство и попытался бежать в Швецию. Через неделю в Массо его захватили партизаны и на следующий день расстреляли в Джулино-ди-Меццегра. Несколько часов спустя под улюлюканье толпы его тело и труп его любовницы, Клары Петаччи, повесили вниз головой на фонарных столбах на пьяцца Лоретто в Милане.
Гитлер принял решение покончить с собой в берлинском бункере, велев кремировать тело. Он видел фотографии Муссолини, висевшего на столбе, как коровья туша, и его приводила в ужас вероятность такого же конца.
В тот момент, когда Гитлер сводил счеты с жизнью, полковник Уильям Хорн входил в бронированную комнату в Нюрнберге, где нацисты оставили на хранение сокровища Габсбургов, чтобы забрать Священное Копье Лонгина и объявить его собственностью Соединенных Штатов Америки.
4 июня 1945 года, в первую годовщину освобождения Рима, Пьетро Коха судили за преступления против итальянского народа. Его признали виновным и приговорили к смерти. За несколько часов до расстрела с четками на голове, которые прислал ему папа Пий XII, — он не хотел прикасаться к ним руками, потому что они были испачканы кровью его жертв, — он покаялся перед Господом в своих грехах.